Меня поддерживала тётя. Да и само насилие я, по сути, не пережила. Обман да, но не насилие. Мне позволили уйти. Не заламывали руки. Не кончали в меня. Да и не девочкой на тот момент я была. Это тоже важно. А если та несчастная малышка была девственницей?
От одной мысли о возможной невинности сестры Юры мне стало дурно. Я вспомнила свой первый раз. Даже с любимым человеком, под парами лёгкого алкоголя и спустя несколько месяцев со дня знакомства, мне было неловко. Смущение, страх и… стыд. Что было бы со мной, будь на месте Влада незнакомый мужик, прижавший меня к стене за горло? Который, дыша перегаром в лицо, разрывает трусики. Вставляет немытый член в меня, матерясь в процессе на ручейки крови, стекающие по моим ногам и пачкающие его брюки. Матерится, но не останавливается, слив в меня всю накопленную сперму. Брр… Никто не имеет права применять насилие по отношению к женщинам.
— Папа?
Я вновь и вновь пыталась примерить на себе страдания той незнакомой девушки, рассеянно глядя в витрины магазинов. В одном из них увидела своего отца. Вернее, того мужчину, которого считала отцом всю свою сознательную жизнь.
Первое желание — бежать. Он не желает меня видеть, изгнал из дому, вычеркнул из завещания. Гори он в аду! В одном котле с Владом.
Но его лицо… Страдание будто бы отпечаталось на его лице. К чему эта растерянность и печаль во взгляде, обращённом на дешёвое шмотьё в секции с распродажами старой коллекции? Мужчины не любят ходить по магазинам, но не до такой же степени.
Я проследила за ним и мамой до самого дома. Они разделились у подъезда, я последовала за отцом до гаражного кооператива. Осмелилась окликнуть его лишь у входа.
— Привет, — прошептала еле слышно.
Он не ответил, не развернулся, но остановился. Стоит ко мне спиной и ни слова не произносит.
— Давно не виделись, — сглотнув, произнесла.
— Давно, — он ответил после долгой паузы. — Ты как?
— Жить буду. А ты?
— А я не знаю. Не уверен, что и сейчас живу.
Обошла его и посмотрела прямо в глаза.
— Почему ты так поступил со мной? — в каждом слове сквозит боль.
— Твоя мать решила, что так будет лучше для всех, — его речь звучит, как будто из преисподней. — Девочка моя.
На последней фразе он зарыдал. Впервые в жизни я увидела плачущего отца.
— Мама? Она сказала, что ты не желаешь меня видеть?
— Так и есть, — он опустил глаза и уставился на гравий под ногами.
— Неужели все эти годы не имеют значения? Ты учил меня читать, кататься на велосипеде, плавать. Двадцать лет жизни ты просто вычеркнул?
— Ты просто не знаешь, кто твой настоящий отец.