— Я рад что ты нормально это воспринял, — произнес он: — мы давно хотели с Леной в свою Пати уйти, чтобы не мешать тебе качаться, а тут все как-то само собой получилось.
— Нормально, — произнес я нейтральным голосом ничего не значащее слово, получив доказательство того, что все мои догадки о поступках тех или иных людей не более чем плод воображения.
Поставив телефоны на зарядку, мы легли спать. Принятый перед сном тепленький душ настолько благотворно повлиял на моё тело, что встать по звонку в половину одиннадцатого вечера удалось с очень большим трудом. Проблемой веревки я решил озаботится на обратном пути, все равно ни в номере, ни в наших вещах, ничего подходящего не было. Гога, кстати, тоже проснулся, парню надо было закрыть за мной окно.
— Не забыл будильник на два ночи поставить? — сев на подоконник, я свесил ноги вниз и поёжился от ночной прохлады: — а то мне до утра не охота под окнами куковать.
— Если что, звони, телефоны-то теперь работают, — напомнил он мне о способах связи существующих в современной цивилизации.
— Что-то я совсем уже одичал, — в шутку признался я, после чего спрыгнул вниз.
Затормозив при помощи навыка перед самой землей, вступил на газон, после чего оттолкнулся вперед и отпустил накопившуюся за счет падения энергию. Полученное ускорение чуть не впечатало меня в растущее здесь дерево, успев затормозить, опять же при помощи навыка, я еще раз его разрядил, сменив траекторию. Перед забором опять пришлось останавливаться, и на остатках энергии преодолевать в прыжке полутораметровую преграду.
— А неплохо получилось, — оглянувшись назад, произнес я.
Ночью освещение в поселке полностью отсутствовало, изредка проезжающие по дорогам машины не могли высветить светом своих фар мою худую фигуру. А вот забор вокруг военной части имел подсветку, более того, патрулирование территории осуществлялось здесь на постоянной основе. Отправив сообщение Селёдкину, дождался от него ответа. Видимо работающий кладовщиком на военной базе, тот засыпал меня вопросами по поводу того, что мне нужно, после чего начался торг, в котором ни он, ни я не собирались друг другу уступать.
«— Да ты может завтра уже умрешь, зачем тебе эти коинты?» — под конец спора, Селёдкин перешел на личности.
«— А тебе зачем, если я сегодня подстерегу тебя на улице и прибью, так ты меня уже достал!» — отправил я ему сообщение.
«— Триста сорок, за все, последняя цена», — ни капли не смутившись от угрозы на его жизнь, пришел ответ.
«— Триста, все, больше нет, мне еще перчатки покупать», — видимо устав, я допустил в разговоре ошибку.