Отрицание смерти (Беккер) - страница 167

«Своё недоверие ко всем он объяснял, главным образом, разочарованием, вызванным его открытием наличия сексуальных отношений между его родителями. Мать, которая мнилась ангелом, обратилась в человека, созданного из плоти.»

Это просто восхитительно: ну как можно доверять людям, которые выступают за приоритет культурно обусловленного морального кодекса, «ангельскую» защищённость от разложения тела, и кто в то же время отбросил всё это в своих самых интимных отношениях? Родители – это боги, которые устанавливают стандарты для самой большой победы, и чем более однозначно они сами воплощают это, тем более надежным будет подающая надежды личность ребенка. Когда они сами вовлечены в хрюкающие и кряхтящие занятия животных, ребенок находит это "отвратительным": чувство отвращения возникает, когда подрывается прямое значение происходящего. Вот почему, если он никогда не был свидетелем первичной сцены, ребёнок часто сопротивляется откровенным рассказам своего уличного приятеля о том, что его родители тоже, как и все остальные, вступают в половую связь. Насколько уместным было замечание Л.Н. Толстого о том, что столь многое отделяет его от новорожденного ребёнка, но столь малое – от ребёнка пяти лет; за эти пять лет ребёнок должен взять на себя все экзистенциальное бремя человеческого состояния. В действительности, не так уж много остаётся ему узнать об основах своей судьбы за всю свою оставшуюся жизнь.

Юнг увидел желаемое значение и центральную роль гермафродитного образа с большой ясностью и историческим размахом, так же, как и Ранк во всех своих работах, и Босс, и Браун. Нет ничего более красноречивого и точного, чем слова пациентки психоаналитика, фетишистки, которая «порицала отвратительную оболочку своего тела», сказав: «Я бы хотела сорвать эту кожу. Если бы у меня не было этого дурацкого тела, я была бы такой же чистой снаружи, какой чувствую себя внутри».

Тело – это, определенно, препятствие для человека, гниющее бремя вида поверх внутренней свободы и чистоты личности. В этом смысле основная проблема жизни состоит в том, будет ли вид (тело) преобладать над индивидуальностью (внутренним я). Этим объясняется вся ипохондрия: тело представляет собой главную угрозу для существования человека как самовоспроизводящегося существа. Это также объясняет сны детей о том, что их руки превращаются в когти. Эмоциональный посыл состоит в том, что они не могут контролировать свою судьбу, что случайное попадание в тело препятствует и ограничивает их свободу и определяет их. Одна из любимых игр детства – «прикалывать ослу хвост». Есть ли лучший способ избавиться от беспокойства по поводу случайности распределения физических форм, чем играючи переустроить природу с той же небрежностью, с которой она, кажется, разместила части тела? В душе дети – это Пикассо, протестующие против произвола внешних форм и утверждающие приоритет внутреннего духа. Тревога по поводу тела проявляется также в «анальных» снах, когда люди обнаруживают себя испачканными содержимым туалетов, чьей-то брызжущей мочой – будучи в своих лучших нарядах в разгаре самых важных дел. Несомненно, фекалии – это угроза человеческому роду. Мы видим эту путаницу между символической трансцендентностью и анальной функцией в психоаналитической литературе. Пациент Роммса: «Когда бы он ни чувствовал себя социально, финансово или сексуально незащищенным… у него развивались метеоризм и диарея». Или вот ещё: «Ему снился отец, выступающий перед аудиторией. Внезапно он заметил, что пенис его отца обнажился». Иными словами, в чём правда состояния человека? В телах или в символах? Если это не так очевидно, значит, где-то скрывается ложь, которая представляет собой угрозу. Другой пациент коллекционировал книги «и всегда испытывал потребность испражниться, когда заходил в книжный магазин». Его собственное литературное творчество сдерживалось его телесными страхами. Как мы неоднократно отмечали, дети действительно приучаются к туалету из-за экзистенциальной тревожности тела. Нередко вызывает жалость то, насколько они бывают разбиты, если случайно намочили штаны, или как быстро и легко они уступают общественной морали и больше не мочатся и не испражняются на улице, «где кто-то может увидеть». Они делают это совершенно самостоятельно, даже будучи воспитанными самыми раскрепощёнными родителями. Очевидно, что их сдерживает смущение перед своим собственным телом. Можно сделать довольно категоричный вывод о том, что ипохондрии и фобии – это очаги ужаса перед жизнью и смертью, которые охватывают такое животное, которое не хочет им быть. Уже в ранней статье Фрейда о «Человеке-крысе» ясно указывалось, что смерть и разложение являются центральными темами синдрома навязчивой идеи, и недавно это было блестящим и бесспорным образом развито в работах европейских экзистенциальных психиатров, особенно Штрауса. Психоаналитическая литература по фетишизму после Фрейда очень ясно показывает то, что Ранк уже замечал до него: что ребёнка действительно беспокоит телесность. Филлис Гринакр представила окончательное клиническое заключение по этому поводу в серии очень важных статей, где утверждается, что страх кастрации задолго предшествует фактическому эдипальному периоду; это в большей степени проблема чувства глобальной уязвимости, чем сугубо сексуальная проблема. Это значительное развитие идей Фрейда.