В конкретных извращениях мы видим это принуждение в почти чистой культуре, где оно становится отрицанием нас самих как целых личностей. Причина, по которой женщины возражают против извращенных отношений и оскорбляются искусственной помощью, которую использует фетишист, состоит как раз в том, что он отрицает их существование как цельных личностей. Все извращения связывает неспособность быть ответственным человеческим животным. Эрих Фромм уже хорошо охарактеризовал мазохизм как попытку избавиться от бремени свободы. Клинически мы обнаруживаем, что некоторые люди настолько слабы перед лицом ответственности, что даже опасаются свободы быть в хорошем состоянии здоровья и бодрости, как напомнил нам Бибей. В самом крайнем извращении, некрофилии, мы видим самый крайний страх перед жизнью и людьми, как описал Фромм. Один из пациентов Брилла так боялся трупов, что, преодолев этот страх, стал некрофилом, потому что был очарован своей недавно обретённой свободой; можно сказать, что некрофилию он использовал в качестве своего героизма, а салоны гробовщиков были сценой для его постановки героического апофеоза. Трупы совершенны в своей беспомощности: они не могут причинить вам вреда или опозорить вас; вам не нужно беспокоиться об их безопасности или их реакции.
Босс описал копрофила, существование которого настолько сжалось, что он мог найти творческий героизм только в продуктах прямой кишки. Здесь мы прекрасно видим ужас роли вида, невозможность установить связь с телом сексуального партнера. У этого пациента они настолько велики, что рискуют полностью лишить его возможности выражать свои желания в межличностных отношениях. Он «спасен» фекалиями и его изобретательной рационализацией, объясняющей, что они являются истинным источником жизни. Для него имеет мало значения то, что потребности его конкретного героизма редуцировали его жену до прямой кишки. Нет ничего более наглядного, чем извращения, показывающие, как страх и слабость ведут к бездействию и к чему приводит искалеченный героизм. Штраус доходит до того, что связывает некрофилию со скупостью и инволюционной депрессией, как часть той же проблемы общего ухода от жизни. Мы не спорим с этой формулировкой.
В настоящее время, обладая твердым теоретическим пониманием, мы можем легко и почти анекдотично пропустить обсуждение всего спектра психических заболеваний и извращений без особого риска что-то потерять: все они вызваны ужасом человеческого состояния у людей, которые не могут его вынести. Именно в этой точке мы снова обсуждаем извращения как неудавшийся героизм и, наконец, замыкаем круг всей проблемы человеческой природы в её идеальном разрезе. В конце концов, героизм – суть идеальное. Проблема психических заболеваний, начиная с Кьеркегора и через Шелера, Хокинга, Юнга, Фромма и многих других, была неотделима от проблемы идолопоклонства. В какой космологии предстоит проявить свой героизм? Если – как мы утверждали – даже самый сильный человек должен реализовать свой мотив агапе, должен переложить бремя своей жизни на что-то вне себя самого, тогда мы снова подходим к глобальным вопросам: что есть высшая реальность, истинный идеал, действительно большое приключение? Какой героизм нужен, в какой драме, покорность какому богу? Исторические религиозные гении утверждали, что быть действительно покорным означает подчиняться высшей силе, истинной бесконечности и абсолюту, а не каким-либо человеческим заменителям, любовникам, лидерам, государствам.