— Почему?
— Эфир — это стихии. Сэнсэй может выбирать: земля, вода, воздух, огонь… Но ведь есть ещё Свет. И Тьма. И тут всё становится гораздо сложнее… Как можно управлять Тьмой, но не впустить её в свою душу? Как управлять Светом, но не ослепнуть от сияния? Таттва Хаоса и таттва Порядка. Непредсказуемые. Опасные. Тот, кто владеет Хаосом — владеет всем миром. Но тот, кто овладеет Порядком — может выйти за его пределы.
Я моргнул. Интуиция посланника работала на полную мощность. Я чувствовал, что за словами Сэнсэя кроется ещё один смысл. Но новых понятий и слов было слишком много, я тонул в них, как в зыбучем песке.
— На сегодня хватит, — Сергей Ильич по-молодому спрыгнул с камня, отряхнул приставшие к кимоно травинки. — Ложись спать, Курои Кицунэ. Завтра будет трудный день.
— Можно последний вопрос?
Сэнсэй обернулся.
— Почему Такеду считают тупым?
Я видел, как он управляется с эфиром. На мой взгляд, тупостью здесь и не пахло.
— Потому что он — адепт таттвы Хаоса.
— Вы не пускаете его в мир, чтобы мальчишка не причинил там вреда?
— Чтобы вред не причинили ему.
Заложив руки за спину, Сергей Ильич удалился — пешком, а не используя свои хитрые приёмчики.
Его белое кимоно долго мелькало среди тёмных стволов деревьев.
Я забыл спросить сэнсэя, какой таттве, по его мнению, принадлежу я. Скорее всего, Воде — если воспоминания детства, которые неожиданно всплыли в памяти, были правдивыми.
Сотни ночей я провёл без сна, в попытках вообразить, вспомнить, придумать — какой была моя жизнь до того, как я попал на Ёшики.
Мой первый мир. Тот, где я родился. Нет сомнений, его жители тоже умели управлять Эфиром. Золотые фениксы в небе, магия Серебряной Воды… Надеюсь, что со временем я вспомню ещё что-то. Что-нибудь такое, что поможет мне отыскать свой мир и вернуться домой.
Теперь я точно знаю: это возможно.
Для путешествий между мирами не нужен метасендер.
Утро принесло невыносимую боль во всём теле и полное опустошение. Я чувствовал себя, как кувшин, у которого треснуло дно, и вода в нём теперь не задерживается, сколько ни лей.
Поворочавшись ещё пару минут на жесткой циновке, я поднялся, кряхтя, как древний старик, и выполз на улицу.
Солнце давно взошло. Из додзё доносился нестройный гул голосов, глухие удары о татами и сухой стук деревянных кэндо. Ученики вовсю занимаются…
Почему меня не разбудили?
Одно из двух. Или сэнсэй считает: я настолько крут, что не имеет смысла тренироваться с детьми, или наоборот. Слишком туп и все тренировки бесполезны.
Судя по моему нынешнему состоянию, верно всё-таки второе.