Он пригласил меня пройти в следующую комнату.
— Самая отвратительная вещь из того, что можно себе вообразить, — рассказывал он мне, — Они дали мне найти это месторождение, а потом отняли. Конфисковали… угрожали мне смертью, если я посмею протестовать. Сказали, что запросто прибьют меня, потому что эта статья старого договора предусматривает десять лет строгого заключения для чужака, который немедленно не доложит о такой своей находке надлежащему ведомству. Они знали, что я трудился как вол, чтобы найти это месторождение, и ни словом не предупредили.
Он остановился и повернулся ко мне:
— Два года я работал там, в этой адской пустыне. Я бесконечно страдал от голода и жажды, едва не помер от немыслимой жары. И жара, и удушающая красная пыль, ядовитые рептилии и насекомые, одиночество — все сразу. Я почти сходил с ума. Я потерял три пальца на левой руке, когда укололся каким-то чертовым ядовитым сорняком. Я нашел месторождение, рыл радий — тонна за тонной. Даже не представляю, насколько сильно я отравлен радиацией. Да одна-единственная тонна могла отправить меня на тот свет!
А потом осталась сущая ерунда. Все, что мне нужно было сделать, — это щелкнуть пальцами, и Вселенная лежала бы у моих ног. Я работал, два года таскался по марсианским пустыням, я потерял молодость и здоровье, три пальца, два года жизни… ради чего? Ради чего, я спрашиваю? Чтобы эти надутые марсиане, их поганые высшие чиновники, набили свое необъятное брюхо, чтобы они могли навешивать драгоценные камни на каких-нибудь жеманных баб или приносить щедрые дары священникам, охраняющим скелет какого-то идиота, который давным-давно должен был превратиться в пыль?
Его лицо перекосилось от ярости. Этот человек был ненормальным! Это был не тот Кен Смит, которого я видел последний раз около трех лет назад. Это был другой человек — человек, который сошел с ума из-за страшной жары и ужасного одиночества в необозримых пустынях Марса, человек, который до последнего предела озлобился из-за подлой несправедливости чужой расы, никогда не понимавшей и не желавшей понимать людей с Земли.
Он вскинул руки над головой и показал на потолок. Сквозь преграду его взгляд устремлялся вовне, в слепую темноту космоса, где среди сонма небесных светил сияла красная звезда.
— Когда они обнаружат, что произошло, — воскликнул он, — они начнут бояться! Черт их побери, надеюсь, их вонючие маленькие душонки ссохнутся. Они познают свет надежды и ужас, которые познал я. Они все религиозные люди, а я отнял у них религию! Я, человек, которого они сломали, завладел реликвией, которая для них драгоценней всего на свете. Однажды, если они не узнают обо всем сами, я позволю им узнать — обязательно позволю, — что это я тряс заплесневелые кости Келл-Рэбина в их священной коробке и хохотал над тем, как они дребезжат!