— О господи, — пробормотал Лаврик, округлив глаза, — у вас был тройничок? Как вы додумались до этого?
— Долго объяснять.
— Мда, похоже, всё действительно серьёзней, чем кажется со стороны…
— Так и есть, поэтому не прессуй меня по поводу Макса. Я не знаю, когда мы помиримся. Может, вообще расстанемся? — Мне захотелось плакать. — А ты заявился сюда и требуешь ответа. Какая муха тебя укусила?
Лаврик потёр лицо ладонью типично мужским жестом:
— Понимаешь, он там сидит, — и махнул в сторону окна, — такой одинокий, такой неприкаянный. Я уже не первый раз его вижу, когда иду пешком от метро. Сегодня не выдержал и наехал на тебя. Прости, я же не знал, что у вас реальные проблемы! Думал, обычная семейная ссора, кризис пяти лет.
— Да кто сидит? Где?
— Твой муж. В своей тачке. Паркуется во дворе, чтобы ты его не видела, и сидит в машине целыми днями. Я к нему не подходил, я же не камикадзе. Но мне его жалко. Просто сердце кровью обливается!
Лаврик не успел договорить, как я помчалась на улицу.
18. Я его люблю
Макс увидел, что я бегу через двор, и вышел из машины. Поймал меня, когда я бросилась ему на шею, и так крепко сжал, что заныли рёбра.
— Ну зачем ты, — прошептала я со слезами на глазах, — зачем? Сидишь тут в машине, как не знаю кто. Если хотел что-то обсудить, то позвонил бы или написал, мы бы встретились…
— Да не хотел я ничего обсуждать, — ответил он, — просто хотел тебя увидеть. Убедиться, что всё в порядке. Я так скучаю по тебе, Оля. Я так сильно тебя люблю! Прости, я не должен этого говорить, это слишком жалко звучит. Ты, наверное, меня презираешь…
— Нет! Нет, конечно, — я посмотрела ему в глаза. — Я тоже безумно скучаю. Я люблю тебя…
— Но? — спросил он с болью в голосе.
И я поняла, что не существовало никаких «но». Судьба распорядилась так, что я полюбила бесплодного мужчину. Бросить его ради призрачного шанса родить малыша от нового мужа — абсурд. Я уже замужем, мы связаны брачными клятвами, мы накрепко переплели наши судьбы. Если бы выбор стоял между реальным ребёнком и реальным мужчиной — тут можно было бы метаться и сомневаться. Но никакого ребёнка не было. И не факт, что когда-нибудь будет. А Макс Ольховский — вот он, в моих объятиях, живой, страдающий, любящий. Самый лучший муж на земле, если забыть, что он обманщик.
Мне понадобилось две недели, чтобы принять ситуацию и смириться.
Я отстранилась:
— Поклянись, что больше никогда мне не соврешь — ни в большом, ни в малом. Никогда не утаишь правду, никогда не будешь действовать за моей спиной.
На глазах Макса блеснули слёзы: