– Вы сердитесь? – тихо прозвучал его голос. – Не сердитесь, пожалуйста. – И, тихо прижавшись губами к моей руке, он осторожно выпустил её. – Пройдёмте в сад проститься с нашим любимым уголком.
Он поднялся, и мы молча, медленно побрели по тёмному саду. Безмолвно же просидели мы некоторое время.
– Боже мой! – наконец заговорил он. – Я прямо представить себе не могу, что ни этого сада, ни скамеечки, ни пруда, всего того, с чем сжился, сроднился, сросся душой, всего этого больше не будет. Сколько тут передумано, пережито! А потом ночью: сон бежит, а мысли, грёзы сливаются, словно обгоняют друг друга, сплетаются, рифмуются и требуют выхода из глубины души. Вчера, например… Хотите, я прочту вам то, что сложилось у меня вчера, когда я долго-долго думал… О чём?.. О ком?.. – говорить лишнее. Я постараюсь припомнить. – И, словно читая слова с какого-то ему одному видимого, заветного листка, он начал:
Как желал бы навек я продлить
Сладкий миг роковой с нею встречи,
Как желал бы всегда говорить
Эти первые, робкие речи.
А прощаясь, всё руку ей жать,
Всё желать ей чего-то бессвязно,
И как будто чего-то всё ждать,
И глядеть на неё неотвязно.
А потом до рассвета, всю ночь
Вспоминать её каждое слово,
То на миг отгонять её прочь,
То восторженно звать её снова.
И, заснув в чародейских мечтах,
Вспоминать первый миг с нею встречи,
И румянец на нежных щеках,
И улыбку, и милые речи…
Опять так особенно звучал его голос, так красиво, глубоко. Опять мы оба примолкли, словно застыв; было тихо-тихо. Вдруг среди безмолвия ночи резко застучали по листьям капли дождя, быстрей, быстрей, и, пробуждённая от ночной дрёмы, зашелестела над нашими головами густая, зелёная чаща.
– Дождь идёт, надо домой, а то мамочка беспокоиться будет.
– Минуточку, одну минутку! Марья Владимировна, дайте мне что-нибудь на память.
– Что же? У меня нет ничего такого.
– Что-нибудь. Дайте мне вот эту красную ленту, которой перевязана ваша коса. Можно?
– Хорошо, берите.
– Только я сам, сам отвяжу.
Взяв конец моей косы, он поцеловал её, потом, бережно развязав ленту, спрятал во внутренний карман.
– Спасибо. Теперь я буду не совсем одинок.
– Муся! Муся! – раздался голос мамочки в ту минуту, когда мы подходили к крыльцу.
– Я здесь, мамуся.
Теперь уже поздно, но спать мне не хочется. Я сижу у окна, смотрю на тёмный, совсем тёмный сад и припоминаю весь сегодняшний день… Любит… Теперь и самое слово сказано… Как тепло от него!..
…А я? Люблю ли я его?.. Вот и не знаю… Вероятно… Он такой глубокий, такой искренний. Я думаю, он не сумел бы даже солгать; глаза выдали бы… Одно только знаю я, что он простой, славный, что на сердце у меня тепло и радостно становится, когда он говорит, как сегодня, так прочувствованно, красиво, так необыкновенно красиво!..