Не знаю, что меня раздирало, пока мы ждали вылет, страх, что Глеб выскочит, как чёрт из табакерки, боль, что теряю его в данную минуту навсегда, но сердце оглушительно билось о рёбра, пытаясь вырваться наружу. Я чего-то ждала, не находила места, металась, напрягалась, чтобы удержать в целостности натянутую струну, истончающуюся с каждым ударом, а потом она с болью порвалась, оглушив и опустошив.
Всё кончилось. Глеб уже не мой. Он принадлежит другой, оказавшейся лучше, важнее, правильнее. Теперь у них будет семья, дети, полный дом счастья и любви. И неважно, что Казарцев сейчас не питает к ней светлые чувства. Дети сближают, склеивают, делают незначительное вечным, выводят временное в постоянную константу.
- Ничего, малыш. У тебя есть самая лучшая мама, - прошептала, положив руку на живот. – Мы справимся без папы.
Шла по трапу, повторяя эти слова, как мантру, и только они удерживали меня на ногах. Галина шутила, старалась поднять настроение, а Тоня аккуратно гладила плечо, и от её касания сквозило сочувствием и поддержкой. Наверное, благодаря им, мне удалось перенести перелёт, не свалиться в пучину отчаяния, не потеряться во тьме.
Афины встретили комфортной температурой плюс двадцать два, свежестью ветра, с примесью соли, ароматами печёных овощей, сдобренных перцем, и ослепляюще ярким солнцем, купающемся в насыщено-голубом небе. А какой потрясающий мужской генофонд сиял белозубыми улыбками. Такое скопление смуглых брюнетов с поразительными глазами. Здесь было где разбежаться. Жгучие чёрные, карамельные карие, прозрачные голубые, завораживающие синие, невозможно яркие зелёные.
Тонька пищала от возбуждения и пожирала их нескромными взглядами. Что до меня… Ощущение, что попала в галерею искусств. Смотрела, восхищалась мастерством художника, но в душе не ёкало. На протяжении дороги до дома на побережье анализировала свой внутренний мир. Оживёт ли когда-нибудь моё сердце? Доверится другому мужчине? Позволит себе полюбить?
Дом впечатлял. Он не был огромным, монументальным, тяжёлым, скорее наоборот. Небольшой, воздушный, нежный, словно кружево, дышащее от дуновения ветра. Белый камень, старомодные колонны с узорчатой лепниной, большие окна с тонкими перемычками, лиловые цветы в кадках и ящиках.
Внутри тоже оказалось всё белым. Молочный мрамор на полу, сливочные стены с зеркальными вставками, собирающимися в чудные узоры, кипельная мебель, отражающая точечный свет, прозрачные занавески, мягко рассеивающие солнечные лучи. Обстановка дышала лёгкостью, успокаивая и навевая ленивую томность.