— Что ты хочешь от меня, жестокий Кошмарик?
— Право прочесть твои истории и отредактировать части обо мне.
Он надулся.
— Великим творцам не нужна критика.
— Тогда этот великий артист услышит, как я рассказываю историю о том, как он полз на животе ради последней книги в серии, которую он читал, — сухо сказала я.
— Ладно, — прошипел он.
Но я видела, что он не злился. Его глаза восторженно сияли, пока мы шли по дому бывшего Убийцы родни к шкафу с книгами.
— Где-то тут, — бодро сказал он и повернулся ко мне с улыбкой. — Хочешь напоследок ощутить магию, Кошмарик?
— Уверена, ты дал мне это, когда мы проснулись в руках друг друга этим утром, — отметила я, и хоть от моего комплимента его глаза сияли радостью, он все еще ждал. — Конечно, хочу.
Он щелкнул пальцами, и книжный шкаф, Скуврель и я тут же перенеслись в место, которое я знала — в глаз большой статуи, где Скуврель хранил книги и свое «искусство».
— Как ты… — спросила я, но он прижал палец к моим губам.
— Пусть это будет последнее ощущение Фейвальда, Кошмарик. Последнее напоминание о том, что мы потеряли, тем, что мы приобрели.
— Мы отсюда не выберемся, — возразила я. — Ты уже не можешь летать…
— В статуе есть лестница. За гобеленом. Я не говорил? — невинно спросил он.
Я открыла рот, чтобы возмутиться, но он перебил меня обжигающим поцелуем.
— Тут я буду писать «Истории Фейвальда», тут я сделал тебе ту достойную наград картину, — глаза Скувреля хитро блестели. — Желание помочь мне создать лучшее произведение искусства?
— Пять, — улыбнулась я.
— Хорошо. Я всегда считал детей маленьким чудом. Посмотрим, сможем ли мы превзойти тех, которых создали люди.
Мой рот раскрылся от шока, он использовал шанс прижаться к моим губам своими.
Но он был прав, его дети будут красивее, озорнее и умнее, чем я могла представить. Я не могла дождаться встречи с этими детьми.
Эпилог
Я подняла ногу на миг, глубоко вдохнула и начала танец, кружась и склоняясь, покачиваясь с теплым ветром среди разлетающихся семян одуванчиков.
Я давно построила тут круг камней. Так давно, что приходилось время от времени убирать траву, когда я приходила танцевать.
— Глупая затея, — говорил Скуврель, когда я шла из нашего дома сюда. Он говорил так каждый раз.
Но я все равно ходила к этому саркофагу каждую полную луну. И я убирала пыль и листья с идеального лица, вырезанного из камня, сравнивала морщины на моем лице с ее ровными чертами, гадая, были бы ее волосы все еще ярко-рыжими, когда в моих уже появилась седина. Я плела венок из цветов, опускала на свою голову, распускала косу и танцевала.