Сейчас ты мало что в этом понимаешь, а тогда вообще ничего не понимал. Ты постоянно говорил об одиночестве, которое ожидает тебя с ее отъездом. Ты заявлял, с осторожным легкомыслием, что, если она не останется в Кливленде, ты последуешь за ней в Нью-Йорк и устроишься в студии Мережинского настройщиком пианино. Она спокойно заканчивала свои приготовления к отъезду, позволяя тебе быть с ней столько, сколько ты пожелаешь, и по мере приближения рокового дня ты обнаружил, что тебе все труднее встретить ее прямой и насмешливый взгляд.
В среду вечером она должна была уезжать. Накануне вы вместе обедали у Уинклера. После обеда ты отвез ее домой, оказалось, что только десять часов, и тебе предложили немного посидеть у нее. Обнаружив, что библиотека и гостиная заняты тетушкой Мартой и игроками в бридж, Люси сказала, что ты можешь найти пристанище в ее комнате, и взбежала впереди тебя вверх по лестнице. Именно тогда ты нерешительно задержался на лестнице, раздумывая, не вернуться ли тебе к машине, чтобы потушить там свет, и она позвала тебя:
- Ну, ты идешь?
Ты бывал и прежде в комнате Люси, но ничего там не заметил: или у нее был дар делать окружающую ее обстановку бесцветной, или из-за ее полного к ней безразличия комната сохраняла стиль Барнсов. В тот вечер, видимо почуяв опасность, ты остановился на пороге и окинул взглядом большую опрятную пышную кровать, два стула, груду нот на столе, в углу огромный сундук с откинутой крышкой, куда она упаковывала свои вещи.
Люси сняла пальто и шляпку и уселась перед туалетным столиком, чтобы привести в порядок прическу.
- Как только приеду в Нью-Йорк, постараюсь найти работу, - сообщила она. - Тогда я смогу постричься, и конец!
Ты запротестовал, заявив, что у нее самые роскошные волосы в мире, которые во что бы то ни стало нужно сберечь.
- Ладно, тогда пришлю их тебе, - засмеялась она.
У нее были снимки, сделанные во время твоего приезда летом, которых ты еще не видел, и ты помог ей найти их в сундуке; она уселась на кровати, скрестив ноги и спиной облокотившись на подушки, а ты сидел рядом и принимал от нее одну за другой фотографии. Ты едва их видел, хотя рассматривал их, обсуждал и смеялся над ними. Никогда еще она не была физически так близка к тебе; тебя случайно касались ее пальцы и локоть так, улегшись в постель, ты безотчетно поглаживаешь себя; от нее исходил теплый, чистый и сладкий аромат. Ты почти задерживал дыхание, когда она вновь касалась тебя, и страстно надеялся, что она этого не заметит, что будет продолжать касаться своим плечом твоего, когда ты с ней наклонялся над очередным снимком.