– Говори, Авлат.
– Вон видишь того крестьянина в белой одежде? Третий с конца. Так вот, вечером он не вернется с поля – его ужалит ядовитая змея, и он умрет.
– На основании чего ты это предположил? Научное предвидение? – с улыбкой спросил Матан.
– Интуиция опыта! – ответил Авлат.
– Что ж, подождем. Как говорится, вечер утра мудренее.
Перед заходом солнца наши собеседники вновь расположились на веранде. Косцы возвращались после дневных трудов.
– Гляди-ка, дружище Авлат! Поторопился ты похоронить крестьянина. Живой возвращается! – воскликнул Матан.
– Не может быть! – не поверил своим глазам Авлат, – это какая-то мистика!
– Давай допытаем его самого. Эй, человек, поди-ка сюда! – крикнул Матан.
– Чего угодно, господин, – спросил подошедший крестьянин.
– Открой свою корзину!
– Пожалуйста, – добродушно сказал косец, и все, включая самого крестьянина, с удивлением узрели на дне корзины мертвую змею.
– Эта змея хотела тебя ужалить и умертвить, но сама погибла, – констатировал Матан, – не иначе, ты совершил сегодня благое дело, и оно спасло тебя!
– Рассказывай, труженик, чем отличился ты! – нетерпеливо вскричал Авлат.
– Да ничего особенного, – скромно ответствовал крестьянин, – мы, когда садимся за обед, то достаем наши припасы и складываем их вместе. Я краем глаза увидал, что у соседа моего корзина пуста, и незаметно подложил ему половину своего хлеба и сыра. Вот и все.
– Ты совершил сразу два добрых поступка, – объяснил Матан, – накормил голодного и сделал это тайно, не смущая его перед людьми. Вот почему не гадюка погубила тебя, но, наоборот, твоя праведность убила ядовитую змею!
– Милейший, иди своей дорогой! – сердито бросил Авлат крестьянину, и тот, пожав плечами, ушел.
– Как видишь, Авлат, никакой мистики!
– Я тоже прав, Матан. Ведь предсказал же я появление змеи!
– Ты оказался прав лишь наполовину, при этом не учел главного: благодеяние спасает от смерти! – провозгласил Матан.
***
Оставшись наедине с самим собой, Матан принялся размышлять о происшествии с крестьянином.
“Благодеяние спасет от смерти – это не подлежит сомнению. А что убережет праведника от несчастий в семье? Разве мало добрых дел совершено мною? Положа руку на сердце, должен признать я: огромны мои заслуги перед верой и народом! И при всем при том страшные бедствия стали итогом плодотворнейшей моей жизни. Несправедливость? Не может быть, ведь Господь всегда прав!”
“Причины собственных невзгод я привык искать в себе. В чем тут выгода для меня? Растравляя раны, оставленные безжалостной необратимостью, я спасаюсь от душевной пустоты. Остаток жизни я щедро наделяю полынно-горьким смыслом”.