— Вы хотите, чтобы я перед вами здесь разделась?
— Я оставлю вас двоих. Вы были близки когда-то, — Никитенко не пытался скрыть, что владеет информацией. — И вы взрослые люди. Договоритесь, как это вам сделать, чтобы тебя это сильно не расстроило.
Пока моя голова снова «отъехала», Никитенко уже захлопнул дверь моей квартиры с обратной стороны. Чтобы не свалиться в обморок, я села на диван.
Клим по-прежнему смотрел только на меня. Словно пытался что-то понять или разгадать какую-то загадку. Я закрыла глаза.
Мои эмоции бьют через край. Нет — эмоции заполняют вокруг меня пространство. Меня то бросает в жар, то охватывает озноб. Тело горит, а кровь всё сильней и сильней разгоняется по венам, отдавая глухой болью в висках.
Не знаю, сколько прошло времени. Трудно сказать. Но сквозь туман в голове я услышала, как моя собака зацокала своими коготками по полу. Через какое-то мгновение я почувствовала движение воздуха возле себя. И в комнате снова повисла мёртвая тишина.
Я не открывала глаз, но знаю — он стоит рядом. Его запах заполнил всю мою квартиру, заполнил мои лёгкие, которые перешли в режим учащённого дыхания.
— Ну, всё, хватит, — его голос внезапно врывается в моё сознание, и создаётся ощущение, что неизвестная мне химическая реакция превращает мою кровь в бурлящую жидкость, которая изнутри заставляет мою тело покалывать по всей поверхности.
Он тянет меня за ладони, чтобы я поднялась. Я открываю глаза и вновь окунаюсь в его внимательный взгляд.
— Успокойся. Хорошо? Так и до инфаркта недалеко. Я не собираюсь ничего плохого тебе делать.
Я демонстративно хмыкаю. Мол, а это ты считаешь рядовой ситуацией?
— Подними руки, — изменившимся голосом говорит он.
Я послушно выполняю то, что он говорит. Он прикасается ко мне на талии, а меня обжигает огнём в местах, где касаются его ладони. Он снимает с меня толстовку и швыряет её на пол.
Теперь я стою перед ним в кружевном топе, который просвечивает мою грудь. Он словно не решается опустить взгляд ниже моих глаз, но я понимаю, что ещё мгновение и он это сделает.
— Со штанами помочь? Или сама? — голос его становится ещё глуше, а глаза меняют цвет.
— Ты карманы в толстовке сначала проверь. Вдруг тебя заинтересует то, что там находится, — заявляю ему бодрым голосом, словно проснувшись, и отхожу к стене, чтобы не соприкоснуться с ним, пока он поднимет мою вещь с пола.
И в этот момент меня охватывает досада и отчаяние. Охватывает то чувство обиды, когда ты ни в чём не виноват. Охватывает, наконец, горечь несостоявшегося счастья, которое было совсем рядом.