Папа не перебивал меня и не смотрел в мою сторону. Его глаза были нацелены вперед, и я не могла видеть чувства, отражавшие в них. Молчание отца меня беспокоило.
‒ Я мог бы быть дедушкой, ‒ все, что он выговорил после моего признания.
Ни тебе ругательств, ни обвинений, ни взглядов, предвещающих ничего хорошего.
‒ Почему ты не сказала об этом тогда? Я бы помог тебе решить все проблемы, если бы только ты сказала мне всю правду. Как ты со всем этим справилась?
Отец все еще не смотрел в мою сторону, словно разговаривал с пустотой, или с моим призраком. Он корил себя, что не смог мне помочь тогда, что не догадался о моих проблемах и решил их не он. Ему было больно от того, что я не доверилась ему и не обратилась за помощью. Но тогда он был для меня почти чужим человеком, мужем моей мамы, мне — отчимом. Прекрасным человеком, который в свое время делал все возможное, чтобы подружиться со мной и быть для меня опорой, и в конце стал моим отцом, хоть и не родным.
Я не жалела ни разу, что согласилась на удочерение, хоть уже была достаточно взрослая для этого. Да и все знакомые во дворе крутили у виска, когда видели нас вместе. Сколько было жалоб и козней со стороны друзей и соседей, сколько психологов я прошла, не сосчитать, но мы справились со всем и стали семьей.
‒ Пап, это все уже в прошлом. Ты ни в чем не виноват, и не должен себя корить. Наоборот, ты спас меня, подарил мне свою любовь, стал для меня настоящим отцом, заставил поверить в людей, сделал из меня человека. Я справилась со всем только с твоей помощью и поддержкой, твоя вера в меня заставляла идти вперед и не отступать ни перед чем. Из-за тебя я смогла стать той, о которой известно даже в столице. Мне не хочется тебя подвести. Обещаю, я со всем справлюсь. И ты станешь дедушкой, хоть и внуки будут не родные и слегка подросшие, так что чепчики им не понадобятся, ‒ теперь пришла моя очередь сжимать его руку.
Отец посмотрел на меня, и на его щеках я увидела две влажные полоски. Суровый военный плакал, не скрывая своих слез.
‒ Пап, ну ты чего? ‒ я обняла отца.
‒ Я хочу увидеть их, ‒ он быстро вытер свое лицо. ‒ Хочу посмотреть на них хотя бы одним глазком. И подниму все свои старые связи, но твой Чернов обломает свои зубы. Мы с тобой вдвоем кремень!
Дальше я рассказывала ему о близнецах, о Даше и Паше, о четырехлетних малышах, от которых отказалась совсем молоденькая горе-мамаша еще в роддоме. Она подписала документы уже через два часа после родов, когда ей предложили взглянуть на малышей, а через пять она сбежала из своей палаты. Девушка поступила без документов, и никто не кинулся ее искать.