Изложив все факты и свои комментарии, я сделал заключение:
– Вы знаете, для чего нас наняли, – установить причину смерти Мура. Помните, вы писали Пайну? Так вот, похоже, это уже установлено, во всяком случае в том, что касается полиции. Спрашивается, есть ли у нас еще клиент? Если мы и дальше будем изнашивать, вы – свои мускулы, а я – свой мозг, будут ли нам платить?
Вульф кивнул:
– Это, естественно, приходило и мне в голову. Сегодня утром я позвонил мистеру Пайну, и мне показалось, что он не совсем уверен в этом вопросе. Он сказал, что в понедельник состоится совещание директоров, о чем он нас известит. Кстати, ко мне сегодня утром приходила его жена.
– Как? Цецилия? Еще нет и полудня, а она уже на ногах? Что же она хотела?
– Не имею ни малейшего представления. Возможно, у нее и было что-нибудь на уме. Я подозреваю, что она истеричка, но ухитряется как-то это скрывать. Официально же она хотела узнать, что именно говорил тебе ее брат в течение трех последних дней. Она хотела получить это в письменном виде и была готова заплатить. Как же, черт возьми, получается, что у этой женщины есть еще какие-то деньги, это при ее-то страсти избавляться от них! Просто тайна какая-то! Она просила передать тебе, что билеты на бейсбол будут у тебя в четверг или в пятницу. Она также поинтересовалась, заботишься ли ты о своем лице.
Он погрозил мне пальцем.
– Арчи, эта женщина – своенравная маньячка. Было бы безрассудством принять билеты на бейсбол…
Прозвонил дверной звонок.
– Если это снова миссис Пайн, – раздраженно бросил Вульф, – не впускай ее.
Это была не она. Я вышел в холл к входной двери, открыл ее и столкнулся лицом к лицу с Солом Пензером.
– Какого черта, – спросил я, когда он вошел и повесил шляпу на вешалку. – Ты что, занялся делом Бэскома о подделке?
Пензер всегда был деловым человеком и никогда не шутил, но сейчас он был особенно угрюмым. Он даже не отреагировал на мою безобидную шутку.
– Мистер Вульф? – вопросительно буркнул он.
– В кабинете. Но какая муха тебя укусила?
Он пошел вперед, а я последовал за ним.
Сол никогда не садился в кресло из красной кожи: не из ложной скромности, будто он не достоин этой чести, а потому что не любил сидеть лицом к окну. Будучи самым наблюдательным человеком из всех, кого я знаю, даже не исключая Вульфа, он любил обозревать все. Он выбрал свою обычную жердочку – желтый стул с прямой спинкой рядом с моим – и мрачно обратился к Вульфу:
– Мне кажется, худшего я не делал еще ни для вас, ни для кого-либо еще.
– Это было бы справедливо, – спокойно сказал Вульф, – даже если вы поработали хорошо. По телефону вы сказали мне, что потеряли его. Он знал, что его преследуют? Что случилось?