- Он был абсолютно голый. Он шел из душа.
- Неужели он настолько толст и безобразен, что предпочитает лишиться бриллиантов, лишь бы не попасться кому-то на глаза нагишом?
- По его словам, он очень скромный. Он сказал, что буквально онемел от удивления, а Нийя действовала быстро и почти сразу вышла из раздевалки. К тому же бумажник и портсигар оказались на месте, а о бриллиантах он поначалу забыл, а вспомнил уже только одевшись. А вообще-то он, разумеется, с вами по габаритам не сравнится.
- Да уж, это как пить дать. У шкафчиков ключи есть?
- Да, но обращаются с ними донельзя халатно. Ключи вечно валяются где попало. Тут сам черт ногу сломит.
- Вы утверждаете, что мисс Тормик не брала бриллиантов? - Конечно, нет. Она их никогда не взяла бы.
- Может, она взяла что-то другое из карманов мистера Дрисколла? Что-нибудь, о чем он и думать забыл. Письма, документы, да хотя бы просто леденцы?
- Нет. Она ничего не брала.
- Но в раздевалку она заходила?
- Зачем ей было туда заходить?
- Я не знаю. Так входила или нет?
- Нет.
- Просто фантастика. - Казалось, Вулф вот-вот откроет глаза. - Вам давно известно, что мисс Тормик - моя дочь?
- Я всегда это знала. Мы с ней... подруги, и очень близкие. Я знала о вас... о вашем... Словом, я была о вас наслышана.
- Скорее, вы были наслышаны о моих политических пристрастиях. Неожиданно тон Вулфа посуровел: - Ха! Романтические девушки, которых так и распирает от стремления к подвигам в духе прошлых веков! Ну-ну! Что же, значит, предателям ещё перепадают крошки со стола Доневичей?
- Мы... - Ее подбородок дернулся, а в глазах полыхнуло пламя. - На их стороне честь и право! И они добьются признания!
- Скорее в один прекрасный день они добьются некролога. Глупцы, слепые эгоисты! Вы тоже из рода Доневичей?
- Нет.
Ее грудь бурно вздымалась, по-моему, из-за праведного гнева.
- Тогда как вас зовут?
- Карла Лофхен.
- А на родине?
- Сейчас я не на родине. - Она нетерпеливо отмахнулась. - Что все это значит? С какой стати вы меня пытаете? Я же говорю о Нийе, вы что, не понимаете? О вашей дочери! Неужели вам до такой степени все безразлично, что вы готовы сидеть сложа руки и насмехаться? Я же говорю вам, надо срочно что-то предпринять, иначе ею займется полиция!
Вулф выпрямился. Я уже начал удивлялся, что он не встал раньше. Часы на стене показывали две минуты пятого, а ничто на свете - ни пожар, ни наводнение, ни убийство - не могло поколебать привычный распорядок Вулфа: с четырех до шести часов он всегда священнодействовал в оранжерее. Я был потрясен: даже посмотрев на часы, мой шеф продолжал сидеть в кресле.