Наконец, пришел черед калмыков, чей вклад в общую победу трудно было переоценить. Для награждения из их лагеря прибыл сын Длай-Батыра Дайчин-Хошучи в сопровождении десятка своих лучших воинов. Увидев меня, он, как и его сопровождающие преклонил колени, но я велел ему подняться и подозвал к себе, после чего протянул руку, к которой он почтительно приложился. Меня, грешным делом, до сих пор коробит от этого ритуала, но ничего не поделаешь — положение обязывает!
Затем наступило время даров. Я на глазах у всех отстегнул висевшую у меня на поясе драгоценную саблю, обильно украшенную золотой насечкой и самоцветными камнями и протянул ее немного обалдевшему хану.
— Ай-яй-яй, какая хорошая сабля, — зацокал языком Дайчин, после чего снял свою, и хитро улыбаясь узкими глазками, отдарился.
Нельзя сказать, чтобы его оружие было совсем уж простым, но по ценности, конечно, весьма уступало моему презенту. Но тут ведь дело не в стоимости. Обмен оружием означал военный союз, а он сейчас нам жизненно необходим. Помимо сабли, калмыцкого тайшу пожаловали дорогим кафтаном, шапкой, и богатой конной упряжью. То есть, седлом, сплошь затканной золотом попоной и уздечкой.
В ответ, тайша что-то крикнул на своем языке все еще стоявшим на коленях воинам, после чего они вскочили с ног и, выхватив луки, разом выстрелили в небо. Но что интересно, когда стрелы, упав назад, воткнулись в землю, они к немалому удивлению всех присутствующих, образовали почти правильный круг. Уж не знаю, сколько эти ребята тренировались, но номер получился весьма эффектный.
Указывая на саблю и стрелы, Дайчин сказал:
— Эта сабля и эти стрелы всегда будут готовы на поражение твоих врагов.
Помимо моих ближников и союзников присутствовали на пиру и знатные пленники. Во-первых, конечно, сам Ибрагим-паша вместе со своими агами, а во-вторых, непонятно как оказавшийся среди раненых черкесский пши — то есть князь. Вообще, черкесы во время сражения одними из первых поняли, что сегодня не их день и покинули турецкое войско, а потому среди пленных адыгов почти не было. Ну, кроме присутствующего здесь князя Беслана.
Им в отличие от моих людей наливали без ограничений, а потому хмурые османы скоро захмелели и даже немного оживились. В какой-то момент, я даже стал опасаться не устроят ли они бучу, но беда, как водится, пришла откуда не ждали.
Награждая участников осады, я не обошел, конечно же, и единственного в их рядах врача. Доктор Попел получил от меня шапку с соболиной опушкой, серебреный кубок и десять рублей серебром. То есть, конечно, монеты были турецкими, но по весу в аккурат червонец. Рядом с ним вертелся какой-то парень, смазливое лицо которого показалось мне смутно знакомым, но я поначалу не придал этому никакого значения.