— Это кто еще такой? — задумался я, пытаясь вспомнить ратника или начального человека с таким именем.
— Так жилец московский, что с посланием прибыл!
— Погоди, а я что его еще не принимал?
— Нет, батюшка! Все недосуг было.
— И вы, сукины дети, не напомнили?
— Не вели казнить! — бухнулся на колени спальник.
— Ладно, зови, — сплюнул я от досады.
Через минуту ко мне вошел немного смущенный молодой человек с объемистой кожаной сумой через плечо и поклонился большим обычаем. Стоило ему переступить порог, как я вспомнил давнюю историю, произошедшую с его отцом во время нашего похода на Смоленск.
— Ну, здравствуй, Миша, — улыбнулся я. — Экий ты здоровяк вымахал!
Молодец и впрямь удался и ростом, и статью, и белым лицом. Явно не одна девка в Замоскворечье по нему сохнет!
— Здравствуй, великий государь, — еще больше смутился посланец. — Прости раба своего нерадивого, что так задержался…
— Пустое, — прервал я гонца. — Лучше расскажи, как там в Москве дела?
— Слава богу, все благополучно, — облегченно вздохнув, начал свой рассказ Шемякин-младший. — По всем церквам в колокола звонят о здравии вашего величества, да молебны служат об одолении супостата!
— Славно.
— Царевны в добром здравии пребывают, а так же и боярин Вельяминов с княгиней Щербатовой. Ждут вас домой с победой.
— А Матвей Иванович здоров ли?
— Ага, здоров, — обрадовался парень, что я назвал его отца по имени отчеству. — Только летом прихворнул немного, да слег, а так здоров.
— Будешь дома, — улыбнулся я, — скажи, чтобы выздоравливал. Мне верные слуги нужны!
— Непременно передам.
— Ну, давай свои послания, разбираться будем, что да как.
Мишка с готовностью снял с плеча свою «почтальонскую» сумку и поставил ее передо мной.
— Гляди государь, все печати целы! Спал вполглаза, ел с оглядкой, скакал днями и ночами, а послание из рук не выпускал!
— Молодец, — кивнул я. — За верную службу жалую тебя конем, кубком и десятью рублями к окладу. А теперь ступай и передай, чтобы кликнули ко мне дьяка Анциферова, а то я с этими бумагами до вечера не разберусь.
— Слушаюсь! — еще раз поклонился обрадованный жилец и ринулся исполнять повеление.
Сломав сургучные печати, которые, к слову, сам я несколько лет назад и ввел в оборот на Руси, разрезал ножом многочисленные завязки и принялся разбирать корреспонденцию. Вот это свернутая в трубку грамота с патриаршей печатью от Филарета. Следом еще одна от Вельяминова, потом деревянная шкатулка с гербом Мекленбурга — наверняка из Ростока, от Болика. И большой тубус с печатью Посольского приказа. Похоже, Клим вернулся из своего вояжа, а может просто донесение прислал. И, наконец, в самом низу не сверток и не тубус, а конверт из плотной бумаги. Так могла запечатать письмо только Алена. Я сам ее научил…