Я перестала платить шантажистам, но продолжала разыскивать тебя. Всё, что удалось узнать: ты жив, живёшь в Москве с Агатой, твоей няней-итальянкой. Она отказалась покинуть тебя и осталась рядом. Узнав, что живёшь под охраной КГБ, я предприняла попытку выкрасть тебя и вернуть в Италию. Но план провалился, а мне пригрозили, что убьют тебя, если стану вмешиваться. Но всегда верила, когда-нибудь ты сможешь уехать из этой страшной страны, а, возможно, мы сможем увидеться, и ты простишь меня. Моё здоровье ухудшается, поэтому пишу тебе это письмо и оставляю распоряжения для моего нотариуса.
Прощай, сердце моё, любимое дитя. Пусть Бог хранит тебя.
Твоя Мария.»
Анатолий взял фото. Он помнил, когда оно было сделано. Княгиня Мария сидела на траве на фоне фигурно подстриженных кустарников, буйно цветущих растений. Она улыбалась в кадр и выглядела очень счастливой. Рядом с ней стоял мальчик в серых бриджах и белой, расшитой белым же шёлком рубашке. Он держал руку Марии, смотрел на неё влюблёнными глазами и тоже улыбался. Анатолий, конечно, узнал себя и даже почувствовал на пальцах тёплый шёлк платья Марии, как тогда много лет назад.
Взял другое фото. И здесь сразу же узнал себя. Там ему было года четыре. Он сидел верхом на белом в пятнышко пони и улыбался в кадр.
«Локи, пони звали Локи», – услужливо подсказала память.
Анатолий просмотрел фото. Взял и рассмотрел каждый из ключей. Повертел в руках странное массивное кольцо, похожее на бублик.
Следующий документ был подписан княгиней Марией Лазаревой и скреплён фамильной печатью Лазаревых и гербовой печатью. Это было распоряжение на вступление в силу документа под номером NF 56871 от 18/05/1953 года. Анатолию предписывалось вручить это распоряжение нотариусу в любой момент, когда он сочтёт нужным.
Ещё один из документов был доверенностью на имя Анатолия для доступа к ячейке в одном из Швейцарских банков, там было указано, что он должен предъявить ключ, который прилагается, и код, что ему известен. Следующий документ тоже оказался доверенностью, но уже для доступа в банк в Англии.
Анатолий неподвижно сидел, прикрыв глаза.
«Что всё это значит? Это подстава? Граф Плюмин жестоко разыграл его? Или это родной КГБ глумится над ним?»
Но фото! Он помнит эти фото. И даже тот парк, где они сделаны, тоже помнит. Помнит княгиню Марию, помнит, как был там счастлив… А что потом? Потом долго болел, и няня Агата выхаживала его. Холод, голод, липкий страх ночных бомбёжек в Москве и тёплые руки, обнимавшие его. Ласковый голос, поющий итальянскую колыбельную. И одиночество, долгое пронзительное одиночество.