Ведьмы, прибывая одна за дугой, представлялись ему, кланялись и целовали его полу-окрашенные ягодицы. Затем своими губами, благословенными таким образом, они поворачивались друг к другу и целовались. И тогда их плоть становилась видна, их покровы исчезали под воздействием чёрной магии, открывая белизну костей и черноту вен, словно у гротескных морских созданий, изгибаясь и свиваясь при их движениях, сплетаясь и переплетаясь в кровавой страсти злобных поцелуев.
Затем начались истязания, когда ведьм, которые совершили недостаточно зла, бичевали узловатыми верёвками до тех пор, пока чёрные вены не прорвали невидимую поверхность их рассечённой кожи и брызнули чёрной кровью. И каждая чёрная капля, падавшая на землю, оставалась живой, заползая, словно червь в щели горы. Всё время, пока ведьмы кричали в агонии своей пытки, им вторило эхо божественного возмездия, которое в своё время проклянёт их всех, и обречёт на те же вечные страдания, которые изнуряли их хозяина.
Угощение, как и сам хозяин, выросло из вещества скал. Сгнившая трава, камни, отбросы, перегной, сосновая хвоя и птичий помёт - всё это превратилось в мясо и булки, сахар и приправы. Горные потоки наполнились смесью крови и вина, и дьявол выплюнул пламя, чтобы поджечь её. Ведьмы ели, зная, что их угощенье оставалось тем, чем было, не смотря на кажущий ся внешний вид, и подхлёстывали свои дикие развлеченья, пренебрегая этим знанием.
Затем празднующие оделись в мантии для пантомимы, превратившись в карикатуры на монахинь, церковных служек и актёров, являя, даже, какрикатуру своего собственного господина, который был представлен в сценках. Они насмехались не только над святым, но и над жизнью, смертью и таинственностью, над обыденным и над праздничным, над искусством.
И дьявол благославлял церемонию пустыми, елейными обещаниями, которые громоздились друг на друга, вызывая хохот и наслаждение.
Небо исполняло для них музыку, гром превращался в бой барабанов, ветер играл бесконечные пассажи в высоких ветвях, а сами они плясали, пока дьявол спускался к ним, беря одну за другой для исполнения извращённого духовного бракосочетания. Его палка, как и плоть лица, была прозрачной, похожей на ледяную иглу, и он входил в них её ужасающим холодом, замораживая их до последней клетки, и затем покидая их с экстатической пыткой возвращения огня и ощущений. И во время их соединения, кровь свободно вытекала и смешивалась, когда вены выступали из остекленевшей плоти и сплетались в причудливые узоры.
Шабаш всё длился и длился, замкнутый в замороженном мгновении ночи, защищённый абстракциями от вторжения внешнего мира. И бесконечная буря, огораживавшая тайеное место, свирепствовала вокруг, терзая землю.