Он отправился с отцом в город, а я занялся жеребёнком. Я кормил его, выводил, чистил, осторожно, как если бы он был стеклянным. Он же был игрив и покладист, ну просто чудо. Когда полковник Картер вернулся домой с отцом на ужин, он стал расспрашивать меня.
- Тебе не стоило заниматься с ней сегодня, - заметил он. - Она проделала сегодня такой большой путь от Стоктона и наверняка устала. Да, да, она не подаст и виду, она слишком деликатна и слишком молода, чтобы поступить благоразумно. Тебе следует думать за неё, заботиться о ней так же, как и о сёстрах.
Сёстры! Думать! Да я никогда вообще и не помышлял о них. Я правда не сказал этого, но полковник Картер засмеялся и кивнул в сторону моих сестёр. Как будто бы он прочёл мои мысли. А затем он вселил мне в воображение образ кентавра:
жеребёнок - это тело коня, а я, мальчик, - голова и мозги единого создания. Мне это понравилось. Вот этим я и стану. Я и жеребёнок - кентавр.
Когда полковник Картер уехал домой, я занялся своей новой лошадью. Старую же, пони, я использовал только по делу: ездить на пожары, навещать друзей, выполнять поручения и ездить на охоту со своим новым дробовым ружьём. Но игрой, занимавшей всё моё внимание, была объездка жеребёнка, прекрасной буланой кобылки, которая вскоре познакомилась со мной ... и моими карманами. Я носил с собой сахар, чтобы поощрять её, когда она поступает правильно, и она обнаружила, где я ношу его. То же самое и пони, когда я был занят чем-то, они совали нос в мои карманы, которые в результате были довольно часто порванными. И жеребёнок научался. Я научил его бегать по кругу, по сигналу поворачиваться и бежать обратно. Сёстры помогали мне. Я держал длинный повод и плеть (для сигналов), а одна из сестёр вела лошадь. Работа для них была тяжёлая, но они делали это по очереди. Они заворачивали жеребёнка вновь и вновь, а я щёлкал кнутом, затем они поворачивались сами до тех пор, пока лошадка не стала делать это сама. И она очень быстро этому научилась. Она здоровалась за руку всеми своими четырьмя конечностями. Она позволяла нам пробегать под собой взад и вперёд. И только ездить на себе она не давалась долго. Следуя инструкциям полковника Картера, я начал с того, что стал класть руку на подпругу на её спине. Если она начинала дрожать, я потихоньку убирал руку. Если же она терпела, то я пытался подтягивать подпругу всё туже и туже. Затем стал накрывать её попоной, вначале сложенной, затем раскрытой, и наконец, и сам взобрался на неё, посидел там секунду, и как только она задрожала, соскользнул. Сестры держали её для меня, а когда я сумел взобраться нанеё и посидеть там минуту другую, то стал привязывать её к коновязи, а мы с сёстрами по очереди залезали на неё и слезали. Вскоре она привыкла к этому и позволяла нам ползать у себя по крупу, но прошло ещё много времени, прежде чем она начала возить меня.