Мы проделывали это, ведя её вдоль высокого вала, где можно было вскочить на неё на ходу, проехать несколько шагов, и если она чувствовала меня и взбрыкивала, то соскакивать. Но она так и не научилась возить на себе девочек, и им приходилось вести её, пока я ехал верхом. Это не было нарочно. Не знаю уж, как это случилось, но помню, как она впервые провезла меня верхом вокруг всего двора, а когда мы попыталисьпосадить на неё одну из девочек, то она отказалась повторить.
Она задрожала, затряслась и перепугала их всех.
В то время, как мы объезжали жеребёнка, в город приехал цирк. Он расположился через дорогу напротив нашего дома. Чудесно! Целую неделю я прожил в цирке. Само представление я посмотрел только раз, но запомнил дрессировщиков лошадей и по утрам, когда они были не очень заняты, рассказывал им о своём жеребёнке, показывал им его, и расспрашивал их, как научить его цирковым трюкам. Пользуясь их советами, я научил лошадку стоять на задних ногах, становиться на колени, ложиться на землю и балансировать на небольшом ящике. И это оказалось гораздо легче, чем казалось вначале. Я поставил её на невысокий, но широкий ящик и научил её поворачиваться на нём. Затем я достал ящик поменьше, и она проделала то же самое и на нём. Со временем она стала взбираться на высокий, но такой узкий ящик, что все её четыре ноги почти касались друг друга, но она всё же повернулась и на нём.
Циркач дал мне один совет, который стоил всех остальных трюков вместе взятых. - Ты примечай, что она делает сама, что смотрится хорошо, - сказал он, - а затем развивай это. - И вот таким образом я научил её кланяться людям. В тот день, когда мы впервые проехали с ней по улицам, я был очень горд, и жеребёнок тоже, видимо, гордился. Она не просто шла, а танцевала, возможно она была возбуждена, нервничала, а мне всё равно нравилось, как она вскидывала голову, грызла удила и вытанцовывая, припрыгивая, шла вдоль по улице. Все останавливались посмотреть на нас, и тогда, когда она немного отрезвела, я начал взбадривать её каблуками и уздой, говоря: "Вот же люди, милая", - и к моему восторгу она снова начинала хорохориться. Постоянной тренировкой я добился того, что даже за городом, где она кое-как плелась, понурив голову, когда мы подъезжали к дому или группе людей, я говорил: - Люди, милая, - и она подымала голову, а ноги у неё начинали пританцовывать.
Но трюк, о котором заговорили все в городе, состоял в том, что она кланялась тому, с кем я заговаривал. - Лошадь Лэнни Стеффенса кланяется вам", - говорили люди, и это была правда. Я ещё не рассказывал, как это вышло, случайно. К нам часто выбегали собаки, и жеребёнку это нравилось, она лягала их частенько обеими задними ногами. Я тоже ввязался в эту игру, и так как мне было гораздо удобнее наблюдать за ними, ядавал ей сигнал, когда собаки приближались на нужное расстояние. "Давай, девочка", говорил я и трогал ей бока каблуком. Таким образом вокруг нас собиралась свора собак, она брыкалась снова и снова, и те оставались, визжа, на дороге. Так вот, когда однажды я встретил знакомую девушку, приподнял шляпу и возможно пробормотал: "Добрый день", - я должно быть тронул коня каблуком. Во всяком случае, лошадка опустила голову и взбрыкнула, слегка, собак поблизости не было, и вот так она отреагировала на мой нежданный сигнал, что выглядело как поклон. Я ухватился за эту мысль и стал её тренировать. Как только мне хотелось поклониться девушке или кому-либо ещё, вместо того, чтобы говорить: "Добрый день", я бормотал: "Взбрыкни, милочка", слегка пришпоривал её, и ... весь кентавр изгибался в поклоне и покрывался славой и самодовольством.