Вдруг сбоку к красномордому метнулся Габриэль – да, зверем метнулся! – и с размаху ткнул в горло маленьким ножиком. Был у него такой, почти игрушечный, каким мальчишки выстругивают палочки, но острый, как лучшая бритва. Всегда держал его при себе, чтобы очинять карандаши и разрезать бумагу, а носил в кожаном чехольчике на шнурке. Вот им со всей силы и ударил. Красномордый всхрипнул, из шеи кровь хлынула, и он грузно повалился навзничь. Хорошо, что кулак разжался, и тут же Мари выскользнула.
Но раньше, чем он рухнул, в грудь и спину Габриэля вонзились сразу два клинка! И он, сердешный, без единого стона тихо упал замертво. Мари от ужаса вскрикнула и прижалась к Розали, обе безутешно заплакали. Стражники переглянулись меж собой, потом зловеще обступили Фокусника: "Ты пойдешь с нами!". А он упал на колени рядом с мертвым Габриэлем, уронил голову ему на грудь и весь от рыданий затрясся. Стражники уставились на него и медлили… Он поднял к ним измученные глаза: "Вы друга своего потеряли, а я – сына любимого. Возьмите все деньги, только помилосердствуйте! Дочку мою сиротой не оставьте… за что ей?" – а сам протянул им кошелек и опять припал к убитому. Стражники переглянулись, деньги в руке на вес прикинули и забрали. Гогочущий напоследок рявкнул: "Чтоб духу вашего в городе не было, не то костей не соберете!" И красномордого своего уволокли. Люди молча расходились, опустив головы… А Жанно перенес тело Габриэля в повозку, до отпевания.
В городской собор, что стоял на площади, Фокусник, понятное дело, не сунулся, а поспрашивал по окраинным улицам, по маленьким церковкам. Последними грошами надеялся поклониться священнику, чтобы упокоить Габриэля по-христиански. Но никто не согласился отпевать чужака, да еще убийцу – слух про это быстро по городу разлетелся. Даже слушать не хотели, чуть ли не вон гнали. Так и схоронили его в неосвященной земле, вдалеке от города у подножия зеленой горы. Вытесали простой деревянный крест, на котором черной краской тонко вывели "Здесь лежит Хромой Габриэль, двадцати лет от роду, который погиб, спасая свою возлюбленную." Сами отходную молитву над ним прочитали. В общем, простились, как умели – оплакали от чистого сердца, с вечной к нему благодарностью.
И уж сколько лет прошло, а могилка до сих цела. И крест с надписью по-прежнему стоит, никто его не тронул. Откуда я знаю? Странные люди про то сказывали, а они видели своими глазами. Может, и не все доподлинно так было, но раз могилка есть – то и любовь его была. Которая больше жизни. И значит, нет никакого обману. А тебя, Лизавета, ничем не проймешь, бесчувственная какая-то уродилась. Вон Матреша, гляди, в три ручья плачет о нем, жалеючи. Так-то… Ну, девоньки, покуда прощайте. У Авдотьи в кухне, поди, уж и самоварчик поспел. Благодаренье Богу, привечает еще барыня старую кормилицу, дозволяет мне зайти чайком угоститься.