Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять колотящее сердце, она с опаской выглянула из-за колонны, на всякий случай прищурив веки, чтобы снизить четкость зрения. Отец Алексей стоял боком к ней, и чуть склонив голову, слушал женщину, утиравшую глаза скомканным платком. Нет, это явно другой человек, он и выглядит на несколько лет старше, ближе к сорока. Хотя даже короткая борода всегда прибавляет возраст. Но ведь имя совсем не его – Алексей. И слава Богу…
Осторожно ступая, едва дыша и глядя лишь под ноги, она почти прошла мимо священника, как вдруг он сдержанно кашлянул. Неля невольно вскинула голову. Этот звук, этот жест и руку, прикрывшую рот, с сильно отогнутым большим пальцем, невозможно спутать ни чьей на свете – Стас! Превратившийся в отца Алексея… Почему она не теряет сознание? Удар хлыстом… Но ни обморока, ни ватных ног – только видит его мгновенно оцепеневшее лицо. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, и Неля все еще была жива. Стас как-то судорожно дернул щекой и опустил взгляд.
* * *
Как в туманной, вязкой одури вышла из церкви в промозглую темень переулка. Ни пятнышка цвета, только чернота и серость растекшейся тушью… Слезная морось с неба, снежный кисель под ногами. Пропали сапоги, жалко… Хоть не новые, еще в Лужниках на ваучерные деньги купленные, но "родные" немецкие. Еще и под дождь угораздило попасть. Декабрь, называется. Все одно к одному, такой день… И погода плачет. Господи, о чем я? Курица с отрубленной головой еще вполне резва… Будь она мужчиной, просто сказала бы себе: теперь я совершенно свободен. Но она женщина и значит – абсолютно одинока.
Брела, опустошенная до тоннельной гулкости… До наркозной оледенелости. Спасительно пригвожденная к обрывку мысли "значит, вот так… вот так…" Еще не способная осознать, додумать до конечного, решающего предела. Спасительная кромка дамбы, сохраняющая рассудок. И какая везде тоска… Три чахлых фонаря на весь переулок, тусклые стекла убогих магазинчиков, каких-то забегаловок. И глупая, жалкая претензия "новых русских" – давать английские названия своим балаганчикам. Примитивный обман, потуги выпрыгнуть из самопальных штанов. И всем хочется бесплатного сыра, и все верят в чудеса – от МММ до Кашпировского. Суетливая мышиная жизнь кипит вовсю, хотя и пристрелить могут легко.
Жизнь… Зачем? Еще раз головой о стену? У нее что, на лбу крупно написано "здесь приголубят любого подонка"? В церкви была последняя надежда утопающей… Но неужели Богу угоден такой служитель? Даже имя сменил, будто следы заметал. Седая женщина там перед ним плачет, ее он тоже презирает или снизошел к возрасту? Домой! Скорей домой! К маме, на их маленькую теплую кухню. И горячего чаю, и мурлычущую Мусю на колени… Я выживу, еще раз выживу.