– Прости, – спокойно отозвался агент. – А где Томас?
– У него выходной. Зачем ты?…
Маккамон умолк на полуслове, потому что в этот момент Эйзенхауэр втолкнул меня в квартиру. В тот же самый коридор, где стояли десять пустых стульев вдоль стен.
– Какого черта это значит? – спросил гений. – Зачем она здесь?
– Теперь я ваша подстилка, мистер Маккамон. Да здравствует искусство!
Маккамон наградил меня тяжелым взглядом. Эйзенхауэр протянул художнику контракт с моей подписью. Маккамон не шевельнулся.
– Я спрашиваю, какого черта это значит? – повторил он, глядя на Эйзенхауэра. – Ты должен был отдать ей картину, а не приводить ее сюда.
– Так может, я пойду? – встряла я. – А вы как-нибудь сами договоритесь со своим агентом?
Не сдвигаясь с места, Эйзенхауэр ткнул кончиком трости распахнутую позади нас, и та закрылась. Маккамон побагровел.
– Она подписала контракт, Роберт, – спокойно произнес Эйзенхауэр. – И останется здесь.
– Она не готова к этой работе! – громыхнул Маккамон.
– Черт возьми, вообще-то я здесь! – взвилась я. – Как минимум, это не вежливо с вашей стороны, мистер гениальный художник.
– Видишь?! – взорвался Маккамон, словно моя реплика была лучшим подтверждением его слов.
Слепой агент качнул головой. Я не сдержалась и хихикнула.
Маккамон всплеснул руками, выдернул у Эйзенхауэра бумагу и стал рвать ее на мелкие кусочки.
– Нет больше контракта, – процедил он. – Вы мне здесь не нужны, мисс Стоун. Уходите!
Бумага осыпалась белыми конфетти к его ногам.
– Это дубликат, – сказал спокойный, как удав, Эйзенхауэр. – И мисс Стоун останется здесь. А ты будешь писать. И не ту мазню, которой полно в твоей кладовой. А настоящее искусство, потому что именно она вдохновляет тебя на это.
– Ничего не выйдет, – покачал головой Маккамон.
– Разве, Роберт? Все эти годы после той женщины ты создавал лишь пустышки. Сам знаешь. И сейчас ты ничего не теряешь. Не выйдет, тогда и распрощаемся, а мисс Стоун получит свою картину.
– И заверение о том, что у вас нет никаких ко мне претензий, – напомнила я.
Маккамон сверкнул глазами.
– Вот как ты это сделал? Пригрозил судом за клевету?
– Не стоит благодарностей, – сказал Эйзенхауэр.
Развернулся и, постукивая тростью перед собой, двинулся к входной двери.
– Прощайте, мисс Стоун. Роберт, – бросил он, не оборачиваясь, и вышел из квартиры.
Мы остались одни. Свет горел только на втором этаже, а холл оставался погруженным в полумрак. Я зачаровано смотрела на полуобнаженного мужчину, а вокруг сверкал начищенный до блеска и скользкий как ледовый каток белый мраморный пол.
– Зачем вам такое тело, Маккамон, а? – прошептала я. – Ну где справедливость?