И вот я всё-таки еду на дачу. А еду вот почему. Председатель в недружественном соседнем товариществе справлял очередной юбилей в «Мужиках Загоскина» и конечно же пригласил на торжество бабушку. И бабушка мне по телефону случайно обмолвилась, что в ресторане сменился хозяин. Эстетика поменялась, старина, но не «Мужики Загоскина», такая старина больше в церковность, в богатство, в роскошь, а раньше-то была эстетика трактира, разухабистой гулянки и мирской жизни купеческих семей. Я не выдержала и посмотрела страницу ресторана – я ж отписалась после скандала с Тохой, а тут – посмотрела. Новый директор ресторана – его брат, тот упырь с новостного портала. Сунулась на сайт его поганый – он там по-прежнему главредом значится. Фигаро здесь – Фигаро там. Значит, Тоха с ним теперь вместе. Решила съездить к бабушке, она была там, в ресторане на юбилее, может что ещё вспомнит, вдруг Антония видела…
Я шла от станции длинной дорогой. Я не торопилась. Впервые мягкий снег, снег встречал меня, он дождался моего приезда, ложится на чёрноту прошлого, на грязь, пожухлую подмёрзшую траву, припорашивает скользкий ледок, маскирует его под белый счастливый бархат – неверный шаг, и бух! – без ноги, или без руки, а то и без головы. Без глаз, без уха… (шучу). Я иду через посёлок. На Профессорской привычное строительство. Это зимой-то! Правда, бесснежной. Одинокая дача нашла-таки, по ходу, нового хозяина. Скоро старых героических хозяев и не останется, пришли им на смену богатые и успешные. Дача за старым забором, за богатырскими елями − хороший такой домик, с башенкой, терраса покосилась, а крыльцо не рухнуло. Штакетник лежит, как умирающий боец. Он хочет пустить корни, но − зима, он мёрзнет. Рабочие ставили новый забор, эти жуткие леденящие душу металлические листы между каменными колоннами. Всё. Не увидеть мне больше домика. Сейчас через пространство участка просматривается и соседний домик-ретро − тоже красотец, старенький, резной, с флюгером, а не какой-нибудь там стандартный коттедж…
И когда я шла по запорошенной улице, мимо проданного участка, я прокляла всё на свете. Мне мерещился Тоха: он стоит где-то у окна, в каком-то даже сарае, в очках таких затемнённых, в штанах спортивных (он носил или джинсы, или брюки, никогда трениками не увлекался) и модной пуховой куртке… Я запретила себе думать о нём. А тут – как видение настоящее. А дальше – что-то новое. Прохожу участок и вижу следы на белом снегу. Вереницу следов вижу! Но впереди меня нет следов – белая мягкая девственная дорога. Дети проехали, пронеслись на великах – следы от шин, чёрные бесконечные змеи, напоминают о наших чёрных делах, змеи – бесконечные шрамы на совести. Оборачиваюсь – а следы за мной. То есть, я видела следы за собой, не оборачиваясь! Вот что бывает, когда возвращаешься в ненавистные места, которые напоминают тебе о любви. То Тоха мерещится, то начало с концом меняется местами. Одним словом – Зазеркалье. Я Тохе советовала эту книгу прочитать, но он не любил детскую классику, он по своим летописям скучным с ума сходил…