— Я полна других чувств, — нагло парирую, но не спешу выбираться из теплых и ласковых рук. — Я зла на тебя, но не из-за твоих беспорядочных половых связей, на них мне совершенно наплевать. Меня бесит, что ты загрузил меня незаслуженно. Ты думаешь только о себе, а я переживаю что, могу не успеть закончить до завтра.
Опускаю глаза, но лишь на миг, чтобы вновь встретиться с серым взглядом, холодным как сталь и манящим как туманная дымка, пробирающая до мозга костей. Наваждение от тесного контакта обуревает сильнее, вытесняя и усталость от работы, и зависть к Смирновой, и злость, теплом из груди спускаясь в живот.
Андрей замирает, нехотя отпускает пояс, но продолжая удерживать невольное тело в плену. А потом скользит рукой вверх, минуя грудь, к моей напряженной шее. Щеки пылают и если он притронется к ним, то поймет причину ступора — вожделение, внезапно овладевшее мной к лучшему другу.
«Это всё пагубное влияние отсутствия секса, — нашёптывает внутренний голос и даже он дрожит.»
«Крутилин тут ни причём, да и я невиновата, что организм даёт сбой.»
Вязкая мысль о собственном сумасшествии на фоне внутреннего диалога с самой собой, глубже укореняется, заставляя внешне напрячься. Может Андрей не заметит изменений, но уповать на это не стоит, ведь игривая улыбка уже касается его губ, пикантно подергивая уголок вверх, вырисовывая ямочку на левой щеке.
— Верни мой карандаш, — приблизив губы к моему уху, выдыхает короткую фразу и вновь выпрямляется.
— Что? — переспрашиваю на всякий случай, вдруг от всплеска эндорфинов, не понимаю очевидных слов.
— Верни ка-ран-даш, — повторяет Андрей по слогам, склоняясь ближе чем прежде.
Пальцы проворно выуживают из волос канцелярскую принадлежность, рассыпав по плечам волну прядей шоколадного цвета. А я то наивно мечтаю о поцелуе: неожиданном, страстном, как тогда в душе, но ничего не происходит. Ровным счётом ничего.
А тем временем Андрей продолжает искусно выводить на эмоции, наслаждаясь игрой в кошки-мышки. Бросив беглый взгляд на мои пересохшие от волнения губы и при этом закусив свою, он довольно-таки ощутимо бьёт карандашом по носу, а после закладывает его себе за ухо, которое рдеет как запрещающий сигнал светофора.
— О чём задумалась?
— О том, какой ты озабоченный. Руки свои убери от меня.
— Извини, — вскидывает ладони вверх, отпуская от себя. — Давай уже мне одну статью, я сам её отредактирую.
— Обойдусь. Пусть тебя совесть теперь замучает.
Подавив желание пнуть его, я легонько касаюсь плеча и сдвигаю Андрея со своего пути. Уже выйдя в коридор, за спиной слышу последнюю Крутилинскую ремарку.