– Хвала Серебряной Матери, ты снова пожаловал в мои владения, друг Лерис.
– Кречет, – поправил я. Конечно, Смарагдель снова станет называть меня истинным именем, данным при рождении, хотя бы чтобы просто подразнить меня.
Лесовой хитро ухмыльнулся и медленно, церемонно протянул мне узкую чернопалую длань. Я не стал манерничать, шагнул к Смарагделю и стиснул его в медвежьих объятиях. Рудо повизгивал, как малый кутёнок, и тыкался лобастой башкой Смарагделю в лицо.
Лесовой мог бы запросто переломить все рёбра и самому могучему из воинов, смертный никогда не потягается силами с нечистецом, но я не боялся, что Смарагдель навредит мне. Он сжал меня в ответ – ровно так, чтобы объятие было по-дружески крепким, но не болезненным.
– Мои дети приготовили стол, – проговорил он. Смарагдель даже в человеческом облике напоминал мне дерево. Голос его был скрипуч, а движения неторопливые, плавные. Так стонут стволы в злую бурю, так колышутся ветви на ветру: с оттяжкой, с могучей ленцой.
– Погоди поить меня брагой, – хмыкнул я. – Сначала проверю, действительно ли ты передо мной, старый друг, или кто другой надел твою личину.
Смарагдель мигнул и покорно сделал шаг назад, показываясь во всей красе. Серебряная Мать подсветила его причудливое одеяние, украшенное перьями неведомых птиц и мелкими самоцветными камнями.
Я затеял эту проверку скорее по привычке. Никто не посмел бы вторгнуться в самое сердце Смарагделевых владений и прикинуться хозяином. Я потянул за ремешок, обнимающий мою шею, и вытащил из-под рубахи грубый камешек, густо-багровый, как свежая людская кровь. Поднёс к глазам и посмотрел на лесового сквозь мутноватое каменное тельце. Верно всё. Никто не пытается меня обмануть. Я кивнул и спрятал оберег.
– Недоверчив, как олений вожак.
– И потому до сих пор живой.
Смарагдель неторопливым жестом пригласил меня к пню-столу, на котором шустрые лесавки расставили нечистецкие яства, мало чем схожие с человеческими. Расставили и отбежали, спрятались за деревьями, а сами тайком поглядывали на меня и хихикали, озорницы. Лешачата были посмелее, не таясь, глазели на нас с Рудо угольками глаз. Хоть и видели нас не единожды, всё равно любили на живого человека подивиться. Я улыбнулся им и указал рукой на стол: угощайтесь, мол, дети хозяйские.
Лесавки и лешачата появлялись в лесах по-разному и различались между собой и внешностью, и способностями. Были среди них родные дети лесового и лешачих – такие тоже могли менять обличия, только в точности притвориться человеком не сумели бы. Придёт время, и отец отправит их верховодить маленькими чащами и перелесками. А были и призванные – заколдованные парни и девушки, над чьими изголовьями в своё время зажёгся огонёк. Такие, как братец Летавин. Они-то почти ни на что не годились, так, лишь для мелких поручений да для толпы, заблудших путников пугать. У лесового могли родиться дети и от союза с человеческой девушкой, да только полукровки не приживались в лесу, их выменивали на живых человеческих младенцев, а младенцев заколдовывали в лешачат – сколько убыло, столько и прибыло. Меня всегда удивляло, что заколдованный человек может жить в лесу, а сын лесового и человека – нет. Говорят, подменыши в человеческих домах не дотягивали до зрелости, так и истлевали, истосковавшись своим полулесным, полулюдским сердцем до смерти, не поняв, чего им больше хочется: в лесу плясать или среди людей жить.