- Спасибо и до свиданья, - повторил за ним лейтенант Бугров.
- Спасибо и до свиданья, - эхом вслед за начальством откликнулся сержант Минаев.
Милиционеры ушли. "Парад теней, парад теней, парад теней родных и близких", - допела песню Дарья с компакт-диска и умолкла. Видимо, Берта Григорьевна выключила музыкальный центр. Михаил Семенович так и понял, потому что заорал ужасным голосом:
- Берта!
Беззаветная поклонница таланта, компаньонка и домоправительница Дарьи Берта Григорьевна достойно и не спеша спустилась по лестнице не на хамский крик, а по служебной необходимости. Сообщила хозяйке дома:
- В столовой давно уже все готово, Дашенька.
- Берта, - на этот раз тихо, но угрожающе позвал Кобрин.
- Что может быть хуже выпившего еврея? - сама у себя спросила Берта Григорьевна и сама же ответила: - Только выпившая еврейка.
- Так давай же надеремся с тобой вдвоем, Берта! - взревел Михаил Семенович и вдруг зашептал: - Водка есть?
- У нас все есть, - гордо ответила Берта.
- Сейчас же Славику налей. Он в трезвости наверняка от страха в штаны наделал.
- Тогда ему душ надо принять, а не стакан водки, - резонно возразила Берта.
- Душ он уже принял, - сообщил Михаил Семенович и позвал: - Славик!
Комната для гостей, соответствующих рангу шофера Славика, находилась на первом этаже впритык к прихожей. Оттуда Славик и явился.
- Слушаю вас, Михаил Семенович.
- С нами посидишь или у себя водки выпьешь и спать?- спросил босс так, что Славику ничего не оставалось, как ответить:
- Лучше у себя. Больно спать хочется.
- Ну, как хочешь. Берта, распорядись.
- По какому праву вы здесь командуете, Михаил Семенович? - раздувая ноздри греческого своего носа, спросила Берта Григорьевна.
- Не командую - прошу. Просто голос у меня такой, - примирительно объяснил Кобрин и для большей убедительности погладил Берту по заду. Она демонстративно отвела его дерзкую ручонку и пошла выполнять просьбу.
В столовой долго не задержались: издергались, нанервничались, смертельно устали. Поклевали по малости (пить вообще больше не хотелось) и разбрелись по своим комнатам.
Константин смотрел в окно - не спалось. Слабый свет от подъездного фонаря обнаруживал у его окна черные, будто изломанные страхом переплетения подвижных ветвей - был ветер. Он в который раз поменял бок. Перевернулся, еле звеня пружинами неширокой гостевой кровати.
Скрипнула дверь, и невидимая Даша спросила:
- Можно к тебе?
- Входи, - разрешил он и включил ночник.
В ночной рубашке, в накинутом на плечи цыганистом платке, Даше стояла на пороге и заплетала косичку из своих не особо длинных волос. Сообщила в полумрак (ночник освещал только Костины руки на белой простыне):