Управление экспертиз усиливало контроль за отделениями в регионах. Я улетел с радостью, в Одесское отделение, подальше от своей горечи, вместе с начальником отдела Игорьком, одутловатым, средних лет, с которым мы часто гуляли в обеденный перерыв у Кремля.
И сразу окунулись в народ. В купе беседуют люди с узлами и чемоданами. Какая-то бабка шамкает беззубым ртом:
– Терентий! Ты что ж, селедку ешь?
– Ем.
– Головку – не бросай, я посо-су-у.
– Ты, бабка, купила бы целую.
– Нету денег-то…
Две тетки беседуют:
– Ты где ж, Тамарк, мужа такого подцепила? Сам примус ставить, сам жарить-печеть…
– Ой, Тамарк, какой у меня парень был, Ванька-то! Рожа белая, как у Репина, зубы то все золотые.
– Так он коммунист-то. А-а, коммунист. А человек хоро-о-ший.
Вдруг – в проходе лицо жены, Кати.
– Ты чего пришла? А с кем Света?
На ее лице недоумение. Мы вышли в тамбур. Катя потерянно:
– Из магазина, решила забежать на вокзал. Еле успела. У Светки температура… Я тогда пойду.
– Ну, иди, простудишься.
И поцеловал в щеку.
– Ну, уж, – отвернулась она. – Как будто на самом деле любишь.
В окно вагона увидел ее спину, и стало больно. Выгнал… а ведь она спешила…
Я улыбаюсь соседям по купе, и больно от мысли, чтó она подумала. Выгнал, и сиротливо пошла к больной дочке…
Игорек удивился:
– Это твоя жена? Несусветная красавица.
Чего это он, полизывается, бегает глазами?
И говорю с мужиком в вислоухой шапке:
– Неужели за продажу рыбы – пять лет?
– Да, боятся, страсть. Ел у рыбаков пятерную уху из маленьких осетров. Чудо! Говорю: продайте. Нет, ешь хоть лопни, а продать не можем.
Проснулся утром – сине в щели окна.
– Говорить Киев. Начинаем передачу…
Свернулся клубком, качаясь от движения поезда, в состоянии новизны, вокзалов детства, с молочным светом шаров люстр на вокзале, и – родное, наше в голосе диктора, что-то от украинских корней мамы.
Морозно, но мягко, не по-московски. Добрались до гостиницы "Красная", бывший "Бристоль".
Молодой администратор, глядя мимо, сказал кратко:
– Нет. На вас не заказывали.
Еле достали номер. Вот что значит чудесная новизна командировок! Это состояние – вечно, во всех эпохах позволяет чувствовать никчемность себя с чужим уставом.
Когда удалось устроиться, мое мучительное состояние улетучилось, осталась только чистая аура моей доченьки, холодная высота правдивой натуры ее матери, и материнское тепло горящего огнями вечера на Дерибасовской.