Говорили вдвоем, хохоча, перебивая друг друга, останавливаясь и начиная снова уже совсем другую историю. Задавали вопросы, которые так и оставались без ответа. Весело смеялись. Наконец, когда радость встречи поутихла, Динка спросила:
– Слушай, Марька, я заходила к Руслану, но никого не было дома. Как он вообще?
Маринка насупилась, свела брови вместе и наморщила нос – верный признак приближающихся слез.
– Умер Руслан, еще в апреле.
– Как это умер? – остолбенела Динка.
– Шел домой поздно, какая-то шпана отобрала деньги и ножом пырнула. Поздно нашли его, а так еще можно было бы спасти, – Маринка сердито смахнула слезы.
– Что же ты не написала мне?
– А смысл какой? Это не те новости, которыми хочется делиться.
Повисло молчание. И в этот раз Динка уже умом поняла, что между ней и Маринкой лежит не черта, но пропасть. Она видела, что подруга нервно поглядывает на часы. Тишина все длилась и длилась.
– Слушай, Дин, ты же к нам надолго? – наконец не выдержала Марина.
– Да, недели на две.
– Отлично! Не обижайся, но мы с Игорем в кино сегодня договорились идти на семь часов, – потом, будто оправдываясь, предложила, – хочешь, пошли с нами.
Динка посмотрела на вечернее жемчужно-голубое небо, ответила:
– Нет, ты иди. Я лучше одна погуляю.
Не таясь, Маринка выдохнула с облегчением.
– Ну ладно, тогда пока. Я тебе завтра позвоню.
Динка неловко толкнулась вперед, чтобы обнять Марину, но та уже убежала, то ли притворившись, что не заметила Динкиного порыва, то ли и правда не заметив его.
Проводив подругу взглядом, Динка снова пошла гулять по городу. И каким же маленьким, глупым, пыльным и незначительным показалось ей все вокруг! Она шла и обдумывала, чем будет заниматься завтра, послезавтра, после послезавтра, но в глубине души, подспудно уже зрела мысль: поменять билет и уехать как можно скорее.
Вот и художественная школа. Динка зашла внутрь – в классах кое-где шли занятия. В холле она остановилась у стенда – на нем до сих пор висели ее работы. Зайдя в свой старый класс, она подошла к парте, за которой провела множество часов, постигая науку рисования, и открыла ящик – там лежали те самые акварельные краски. Без крышки, никому не нужные, они засохли и потрескались. Глядя на них, Динка заплакала. Слезы ее – крупные и обильные, падали на цветные кругляши и тут же впитывались. Когда слез больше не осталось, Динка нашла крышку, закрыла краски и положила их в сумку.
Вздохнув полной грудью, девочка выпорхнула на улицу в ясный теплый вечер некогда любимого, а теперь забытого города. До самой темноты бродила она по нему. И будто в немом кино проходила перед ней вся ее жизнь, прошедшая на этих улицах. Вот папа учит кататься ее на велосипеде. Вот с этого дерева она упала, заработав огромный шрам на спине. Вот по этой дороге Динка с папой забирали маму с Маняшей из роддома, и Динка – сама от горшка два вершка, с гордостью катила коляску с пухлощекой сестрой. Вот на этой площади каждую зиму ставили елку и высоченную горку, с которой они с Маринкой катались, визжа так, что дух захватывало. Этот город стал для нее просто воспоминанием…