Айви
Я сидела на кровати в своей комнате, но во сколько бы одеял ни куталась, никак не могла согреться.
Вчерашняя встреча с отцом прошла болезненнее, чем я ожидала. Он сильно похудел и выглядел неважно. Папа казался таким слабым, его щеки ввалились, а кожа была такой бледной, будто он боролся за каждый вздох.
Непременно боролся бы, если бы специальный аппарат не делал за него всю работу.
Я поговорила с одним из врачей, и он сказал, что у папы была остановка сердца. Излишне говорить, что прогнозы не радужные. Я сама это видела. Потому села рядом, взялась отца за руку и попыталась сдержать слезы.
Мы с папой были близки, насколько это вообще возможно в подобной семье. Женщины в «Обществе» считались людьми второго сорта, а дочери – материалом для брака, чтобы улучшить свое положение в организации и, в идеале, родить сыновей следующего поколения. Сыновья имели куда большую ценность. Впрочем, Абеля это не касалось, поскольку он стал результатом брака, не освещенного «Обществом».
Однако наедине папа менялся. Он никогда не был жесток. Мама всегда была готова ударить нас тыльной стороной ладони и даже прижечь кожу тлеющим концом сигареты, которые, как она клялась, не курила. Отец же был нежен. И временами даже ласков.
Нет. Не в прошедшем времени. Он все еще с нами. И пока его сердце билось, оставался шанс.
Папа позволил мне уехать в колледж. Большинству девушек «Общества» подобное недоступно. Дочери всегда жили в отчем доме. Они учились, но лишь под бдительным оком родителей.
Я вспомнила доктора Чамберса, содрогнувшись от мысли, какого это – иметь такого отца. Увидев его, я стала больше понимать Марию.
Мой папа другой. И я хотела верить, что какая-то его часть надеялась вырвать меня из лап «Общества». Даже если на подсознательном уровне.
Я попыталась вспомнить все это сейчас. Не то, каким маленьким отец выглядел на больничной койке. И не непрерывное жужжание аппаратов, к которым он был подключен.
Я посмотрела на сумку с одеждой, висевшую на дверце шкафа. Содержимое было легко угадать. Я видела сквозь материал свадебное платье. Черное. Прекрасно. Оно отлично подходило к моему настроению. И для устроенной «Обществом» свадьбы с незнакомцем.
Должно быть, там ярды кружев и больше пуговиц, чем я хотела бы сосчитать. Вуаль была в отдельном чехле и даже длиннее платья. А туфли, какими бы невероятно красивыми они ни были, останутся в коробке. Может, позже Сантьяго сможет вернуть их и попросить назад деньги. Потому что если я их надену, то наверняка сломаю шею.
Я бросила взгляд на часы. Чуть больше девяти. Осталось три часа.