— А кто на ней будет? — выдавил из себя сенатор.
— Узнаете, я вас познакомлю. Сейчас пока ещё рано, всему свое время. Лучше, когда ничего не знаешь, тогда и сон лучше, и пища переваривается быстрее. К тому же, я к вам приставлю вооружённую охрану, чтобы исключить нападение. А то морячки лютуют и бунтуют. Это в ваших же интересах.
— Я понял, — снова сник сенатор.
— Да, и прошу вас никому не сообщать о том, зачем я вас к себе вызывал и что вам предлагал, даже жене. Это в ваших же интересах.
— Да, я понимаю.
— Вот и хорошо, через два дня можете переезжать в Мариинский дворец и устраиваться. Всего хорошего. Мишкаааа!
Опять в дверь просунулась голова казака ординарца.
— Мишка, отведи господина сенатора на выход, мы с ним переговорили, всё хорошо.
— Щас сделаю, а тут к вам поручик один с писулькой от начальника Бюро.
— Да, я жду его, Климович звонил мне, запускай. Всего хорошего, господин сенатор.
— Да-да, — растерянно проговорил Блюменфельд, — до свидания.
Его вывели из Смольного и, только оказавшись за оградой, он смог вдохнуть воздух полной грудью. Оглянувшись, он заметил свободного извозчика, крикнул его, заплатил сразу серебряный рубль и всю дорогу до самого дома молчал.
«Всякую надвигающуюся политическую грозу, даже если она представляется неизбежной, можно на некоторое время отдалить, если только у кормила власти стоят сильные люди, объединенные не взаимной ненавистью, а общим желанием блага родины. Иногда же выиграть время равносильно выигрышу сражения».
П.Булацель
— Заходите, поручик, вас прислал ко мне Климович?
— Да, — в комнату вошёл молодой ещё человек. — Поручик Велимир Аристархов, — представился он. — Работал в канцелярии правительственного Сената в отделе внутренних дел, призван на действительную военную службу с присвоением звания поручик, гражданский чин — коллежский асессор.
Керенский посмотрел на поручика, это был худощавый молодой человек приятной наружности с серыми проницательными глазами и со спокойными уверенными движениями человека, знающего себе цену.
— Хорошо. Присаживайтесь.
Поручик сел на тот же стул, на котором до него недавно сидел Блюменфельд.
— Вам сколько лет?
— Двадцать три года.
— Родители?
— Матушка померла два года назад, отец подполковник Нижегородского пехотного полка погиб в январе этого года на войне, насколько я знаю, его убили солдаты. Братьев и сестёр у меня нет.
— А жена или любимая девушка?
— Не женат, невеста есть, вернее, была. Мы хотели пожениться, но началась война, а потом её захватила революционная деятельность, меня же — нет, и наши пути разошлись. А после того, как моего отца убила солдатня, и подавно.