Уже нет.
Мари смотрит на меня, ее глаза, полные слез, разглядывают каждое мое движение. От этого моя кожа покалывает.
— Принеси факел и чашу, — говорю я, чтобы она перестала пялиться, словно я — не человек, а что-то другое. — Живо!
Прикрывая вопль ладонью, она спешит по комнате, приносит мне факел. Йоссе добывает чашу, и я быстро смешиваю пасту. Они явно лазали в моих припасах. Мне хватало трав на шесть доз, но теперь хватит только девочкам, может, еще на одну.
— Кинжал, — говорю я Йоссе властным тоном.
— Нет! — кричит Людовик. — Ей нельзя доверять оружие, — но Йоссе достает кинжал и протягивает рукоятью ко мне. Он держится за рукоять дольше, чем необходимо, его глаза предупреждающе светятся.
Я выдергиваю кинжал, злясь из-за его неуверенности, и тем более тем, как его беспокойство проникает в меня. Мои пальцы дрожат, когда я наношу мазь на живот девушки. Лезвие соскальзывает, когда я прижимаю кончик к ее телу. Я делала это только один раз. Что, если это было удачей? Состояние этих девочек ухудшалось неделями, а не минутами. Что делать, если уже слишком поздно? Что, если я убью ее?
«Однажды ты станешь великим алхимиком — даже лучше меня».
При первом виде крови Мари хныкает и крепко сжимает плечи маленькой девочки. Ботинки Йоссе упираются мне в спину. Даже Людовик замолкает и наклоняется вперед, чтобы посмотреть.
Я тяжело сглатываю и задерживаю дыхание, пока кровь смешивается с густой серой мазью. Когда кожа девочки становится менее бледной, я выдыхаю с облегчением. Я хочу прыгать, танцевать и кричать от радости, но держу голову.
— Плотно прижмите ее платье к ране и постоянно давите, — я показываю Мари, как это делать. — И приведите другую девочку.
Мой голос стал сильнее. Мои руки устойчивы.
Это то, кем я являюсь, для чего я рождена.
Я представляю, как отец обнимает меня и кружит по лаборатории, как когда-то давным-давно — когда я впервые правильно сварила снотворное. Слабое эхо его смеха грохочет в моих ушах, когда я повторяю процесс со старшей девочкой, Франсуазой. Но ее лечение оказывается намного сложнее. Она корчится и пинается так сильно, что Йоссе приходится прижимать ее плечи к полу. Я работаю как можно быстрее, и, как только кровь пущена и раны у обеих забинтованы, я опускаюсь на ледяной пол. Несмотря на лужи и зловоние, мне хочется прижаться пылающим лицом к холодному камню и спать несколько дней.
Мари прислоняется к стене и обмахивает румяные щеки, смотрит на меня то с восторгом, то с недоверием. Йоссе ходит по комнате, как лев, сторожащий своих львят. А Людовик мрачно сверлит Йоссе взглядом, ворча и ругаясь под нос. Я знаю эти сжатые зубы и оскал — ту же горечь я сто раз видела на своей сестре. Хотя я сомневаюсь, что эти двое дружат, чтобы это поведение было приемлемым. Хоть мы с сестрой ссоримся чаще, чем ладим, это все еще пропитано любовью. Я так думаю.