— Эй, братцы, а как же я? — Кравченко потряс решетку, как исстрадавшийся узник. — Меня тут не бросайте!
— Пал Палыч, это наш водитель.., водитель редакционной машины, — находчиво ввернул Мещерский.
Катя на мольбу Кравченко и ухом не повела.
— Пал Палыч, мы брандспойт опробовали. Напор слабый, вода почти не идет. Вон жарища-то какая, ну и разбор большой!
Это пророкотал на ухо администратору точно из-под земли выросший работяга в спецовке.
— Уж я и так, и эдак кран выкручивал — нейдет!
— Ну ничего, дай бог, обойдется. — Пал Палыч вздохнул шумно, как кит. — Ты еще проверь, пожалуйста.
Через настежь распахнутые двери, а точнее, откинутый брезентовый полог они вошли в шапито. После вечернего солнца Катю на секунду ослепил царящий там полумрак. Но вот под куполом вспыхнул яркий свет. И оказалось, что цирк, хоть и кочевой, разборный, — самый что ни на есть настоящий: пустые ряды амфитеатра, откидные сиденья, паутина трапеций и над всем этим — оранжевое брезентовое небо, по которому двигаются бесформенные тени. И арена, которую прикрывает сетчато-стальная крепкая клетка.
Арена была пуста, а вот зал… Первые ряды были заполнены людьми. Народ толпился даже в боковых проходах. Но это была не публика со стороны, а сами артисты. Потом, уже ближе познакомившись с цирком, Катя убедилась, что на той знаменитой репетиции присутствовала почти вся труппа и весь обслуживающий персонал.
Никто громко не разговаривал. В цирке царила напряженная хрупкая тишина. Все смотрели на арену и словно ждали чего-то. Администратор провел Катю, Мещерского и Кравченко к свободным сиденьям в первом ряду. А сам кого-то увидел в проходе, грозно замахал. К нему протолкался тот самый «погонщик слона». Тюрбан свой парень, правда, снял и теперь мял в руках. Администратор только кулаком погрозил ему и потом, извинившись перед Катей, двинулся куда-то вдоль арены и скрылся за кулисами. Следом скрылся и «погонщик слона».
Катя присела на откидное кресло. Только сейчас она почувствовала, как устала. Кравченко хотел было подойти к самой клетке.
— Эй ты, длинный! Тебе, тебе говорю, назад!
Кравченко обернулся. На два ряда выше Кати на спинке сиденья, точно галка на заборе, сидел тот самый паренек — Катя его узнала, хоть и с трудом, — тот, что вел перед слоном французского бульдога.
Мальчишка лет шестнадцати, гибкий, мускулистый, белокурый. Длинная нестриженая челка то и дело падала ему на лоб, и он все время отбрасывал ее рукой.
— Это ты мне, деточка?
— Тебе, длинный. Жить, что ли, надоело?!
— А в чем дело?
— Сейчас узнаешь, в чем… Вот Разгуляев Улю и Звездочку выпустит!