Но пока засыпает она. Под гул электропоезда она клюёт носом и вздрагивает. Нет, пожалуй, не стоит сейчас заселяться в гостиницу. Пройтись, а где? Выходит на Белорусском вокзале, видит над входом табло с расписанием и поворачивает к залу пригородных касс.
От станции на автобусе она доезжает до шлагбаума и бредёт по дороге, изредка отпрыгивая в снег, чтобы пропустить роскошные авто здешних жителей. Когда поворачивает на знакомую улицу, видит, что перед воротами расчищено, а калитка приоткрыта. Слышно, как кто-то скребёт во дворе лопатой снег. Белла недоумевает: неужели уже конфисковали и продали? Распахивает калитку и видит спину человека, толкающего как плуг перед собой лопату.
Калитка за спиной стукнула. Он обернулся. Осунувшееся лицо, недельная щетина, мрачный взгляд Змея Горыныча. И вдруг как вспышка – радость на лице:
– Одуванчик мой!
Лопата летит в сторону, он подхватывает её на руки и бежит с ней в дом. Она пищит:
– Ты что, надорвёшься!
Он выпускает её из рук только в холле, и лишь для того, чтобы сбросить свой дурацкий дворницкий тулуп и стянуть с неё пуховик. И тащит за руку на второй этаж. Только через несколько веков она обнаруживает себя в бывшей своей спальне.
– Я что, спала? Надеюсь, не храпела? Максим Ильич…
– Хоть бы в постели не поминала моего отца, предателя.
Белла засмеялась и на некоторое время отключилась от реальности. Потом увидела, что на улице почти темно и сказала:
– Ой, как есть хочется!
Денисов убегает, на ходу набросив на себя халат. Когда возвращается с подносом и включает свет, у неё вырывается:
– Надо же, побрился!
– Думаешь, не стоило?
Белла гадала, почему перед офицером Борисовым она выставляла заслон, а перед Денисовым даже и не попыталась? Дело ли тут в этой постыдной истории с Димой или в чём-то другом? Как он сказал: «Я об этом мечтал больше года, с тех самых пор, как увидел тебя в пижаме, злую и растрёпанную». Нет, ну почему ей всё тётя Маруся на ум приходит? Не из-за того, что он Беллу как она одуванчиком называет, а вспоминаются её рассказы о недолгом замужестве. Она по-старинному, по-деревенски говорила: «Я его жалела». Не любила, а жалела. Вот такое чувство у неё вызвал неприкаянный Максим Ильич… нет, просто Максим.
У них было время поговорить. Белла выспросила всё о его деле. Статья, по которой его взяли, не имела значения. Он должен был отдать свой бизнес, и он его отдал. Сказал: «Остался с несущественной малостью». Но жив. И даже из-под стражи его освободили, заменив КПЗ домашним арестом. У него на ноге браслет наподобие электронных часов. И дома он не один, вернулись кухарка, горничная Тома и садовник. И охранников трое, по суткам сменяются. Просто сегодня воскресенье, всех отпустил, а Степан, когда Белла пришла, за сигаретами отъезжал. А перспективы такие: суд даст столько, сколько отсидел. Ну, или больше, но условно. Наташа? Нет, она останется в деревне. Он даже не навестит её. Почему? Показал видео, как девчонки на санках снег возят, и крутится вокруг них щенок, и смеётся и отряхивает их разрумянившаяся на морозе черноглазая Варя. «Ты права была, она у меня как у Кощея заточённая жила. А среди родных она живёт полной жизнью. И пусть живёт, я ведь не успокоюсь и буду восстанавливать своё дело. У меня душа к ней рвётся, но я не должен подвергать её опасности». С опаской спросил, есть ли у неё кто-то? Легко ответила, что был последние месяцы, но она разочаровалась и рассталась.