– Это ты какого хера обрываешь мне все телефоны в такое позднее время? Так сильно соскучился, что готов страх потерять перед возможностью пережить публичную порку от руки выбранного мною Мастера? Если я не ошибаюсь, ты предпочитаешь больших, крепких мужиков с не менее богатым хозяйством в мотне? Фемдом не для тебя, да?
– Влад, мне сейчас не до твоих похабных шуточек и тебе скоро будет тоже.
Меня и до этого неслабо резануло через трубку раздражающим голоском Грэйсона, как будто он реально возник за моей спиной, процедив мне в шею сквозь апгрейдированные люминиром зубы свою вступительную судебную речь. А сейчас так и вовсе обдало по оголённым нервам позвоночника жгучей кислотой, которая тут же сменилась мгновенно вымораживающими каплями жидкого азота.
Если что-то действительно случилось очень и очень для меня плохое, Спенс незамедлительно воспользуется данным шансом, чтобы приложить меня по самое не балуй.
– А ты-то сам способен обойтись без столь излюбленного для тебя пафоса, милый? Было бы что-то действительно весьма для меня серьёзное, сказал бы сразу…
Я сам не заметил, как внутренне сжался, вернее, как мои внутренности скрутило в то ли ноющий, то ли тупо пульсирующий комок зарождающейся паники, а вместе с ней и боли. Кажется, даже лёгкая испарина проступила на лбу, под носом и на пояснице. Недавняя каменная эрекция помахала на прощание быстро слабеющей «ручкой».
Ещё и этот недомерок, явно спецом, ответил не сразу, решив (впрочем, как и всегда) поиграть в драматические паузы от Марлона Брандо. Да, садистских рудиментов у Спенсера Сесила Грэйсона (в миру и по прадедушке польского еврея эмигранта Грабовского) хватало с избытком на все случаи жизни.
– К твоему сведенью я звоню из больницы, если что… – наконец-то он распечатал свой далеко нечувственный тонкогубый рот (увы, но память сама нарисовала перед внутренним взором не самую приятную картинку упитанного, розовощёкого лица милого скромняжки Спенса) и… Земля под моими ногами какого-то лысого хера дрогнула.
Я и не думал, что окажусь настолько неподготовленным к подобному роду неожиданностям. Видимо, пережитое перед этим чтение чьего-то неформального и до жути пробирающего опуса как-то размягчило моё подсознание, подточив заодно железобетонный до недавнего времени фундамент эмоционального каркаса. Короче говоря, я дал слабину. Причём весьма нехилую.
– А что так? Предварительные игры закончились чем-то непредвиденным? Бутылка не желает выходить обратно без хирургического вмешательства? Или так глубоко зашла? – слава всем ретроградным планетам, контузило меня не до полной потери речи, как и не лишило способности «беззлобно» шутить. Правда, последнее, больше походило на условный рефлекс, когда говоришь, скорее, на чистом автомате, чем до конца осознаешь, что именно выдаёт твой бескостный язык. – Я же столько раз тебя предупреждал, Спенс, твои тайные пристрастия ничем хорошим для тебя не закончатся.