Я даже не знал, чем меня больше всего выбешивало – тем, что я едва не последний узнал о несчастном случае с Карлом или тем, что эту новость мне преподнес никто иной, как недомерок Грейсон. Не говоря о том факте, что в эти минуты я мало чем походил на себя прежнего и успокоиться мог только тогда, когда моим глазам предоставят прямые доказательства в виде живого пусть и относительно целого, но не превращённого в тухлый овощ брата.
– Простите… Эй! Вы куда это? Да стойте, я вам говорю!..
Я заметил её не сразу. Даже после того, как её ухоженная бледная ладошка упёрлась в мою грудь, намереваясь столь тщедушным рефлекторным жестом хоть как-то меня притормозить.
Я, конечно, притормозил, правда, чуть погодя и всё ещё не осознав до конца, что ко мне без моего на то разрешения кто-то прикоснулся. И не просто прикоснулся, но и попытался отпихнуть в обратную от дверей больничной палаты сторону.
– Ты ещё кто такая? – вот тогда-то я её наконец-то заметил, хоть и не вполне осознанно. И это несмотря на то обстоятельство, что наши лица находились друг от друга на очень близком расстоянии. До меня лишь в тот момент дошло, что ударивший мне в нос лёгкий аромат то ли «лекарственных» парфюмов, то ли едкого эвкалиптового масла принадлежал именно этой курице.
Ну, хорошо. Далеко не курице. Её мордашка, на удивление, оказалась очень даже симпатичной. При иных обстоятельствах я бы мог вполне назвать её красивой и даже с интересом, более тщательно её осмотреть. Возможно не торопясь, смакуя каждую секунду и замеченную мною деталь-мелочь. Но только не сейчас. Не в те бешеные мгновения, когда перед моими глазами едва не буквально сотрясается весь мир, намереваясь расплавиться в огненных всполохах, подобно киноплёнке, застрявшей в кинопроекторе во время короткого замыкания.
Тем не менее, симпатичное личико молоденькой дурочки, вытаращившейся на меня и без того огромными глазёнками неопределённого цвета, никуда исчезать или испепеляться под моим охреневшим взглядом не собиралось. Ещё одно долбанное доказательство того, что я не сплю и всё происходящее до разрыва аорты реально.
Странно, что я до сих пор позволял ей держать свою ладошку у меня на груди, причём ближе к солнечному сплетению. И, странно, что я ни черта по этому поводу не чувствовал – никакого физического раздражения, которым меня пробирало каждый грёбаный раз при любом тактильном контакте с незнакомыми мне людьми. Её счастье, что я сейчас находился в самой глубокой для меня контузии, и у неё не было лица Спенсера Грейсона-Грабовского (и не только лица).