Брат ошалело осклабился и невольно приподнял брови от моей очередной чистосердечной исповеди. Уже тридцать девять лет он никак не мог привыкнуть к моим словесным финтам и, как правило, шокирующим откровениям. Хотя, с кем ещё я мог говорить так прямо, как не со своим обожаемым младшим братишкой.
– Она же не в твоём вкусе от слова совсем. Ты ведь не забыл о правилах компании, касающихся?..
– Кстати, о компании. – я поспешил его перебить, чтобы наконец-то перенаправить разговор в нужное мне русло, туда, ради чего я на самом деле сюда припёрся. – Подпиши, пожалуйста, это. Чтобы у некоторых ископаемых членов фирмы не возникло вопросов, касательно моих расширенных полномочий внутри издательства.
– Твоих расширенных полномочий?.. – у Карла почти выпал глаз, а вот челюсть, благодаря фиксирующему подбородок бандажному воротнику, увы, так и не отвисла. – Ты не можешь излагать свои мысли в более доступной форме. Прости, но я не владею даром телекинеза.
– Ну, что ты как маленький, ей богу. Я говорю о твоём руководящем кресле, которое в ближайшие дни, если не недели, будет бесстыдно пустовать и манить к себе нечистых на руку претендентов. Я обязан защитить наши инвестиции любой ценой, и поэтому мне нужна твоя подпись с прямым согласием на то, что только я и никто другой не сможет тебя сейчас подменить. Я, конечно, и так почти что едва не единственный главный кандидат на твоё место, но если ты не назначишь меня напрямую, некоторым обязательно попадёт вожжа под хвост, и кое-кто начнёт докапываться до моего геморроя буквально через моё горло. Созывать совет директоров, ставить на голосование мою кандидатуру с компетентностью. И это всё при живом ещё директоре «Эрато-Дайджест». Зачем устраивать все эти сложности с бумажной волокитой и прочим, когда достаточно одной твоей подписи?
– Ты это сейчас всё серьёзно? – надо отдать должное, Карл выслушал весь мой почти заранее подготовленный монолог без единой ремарки или попытки хоть как-то остановить мой словесный понос. Видимо, он настолько глубоко ошалел от моего рвения посвятить лучшие часы своей жизни нашему семейному делу, что банально сперва не понял, серьёзен ли я в своих намерениях или попросту над ним стебусь.
– Ты и представить себе не можешь, насколько я не шучу и готов даже присягнуть на библии, касательно всех своих чистосердечных порывов. Ты ведь не можешь не понимать, кому сейчас выгодно на руку твоё временное отстранение от дел, и до чего данный субъект способен дойти без должного контроля со стороны и быстрого профессионального реагирования в моём лице.