– Аааа-а!!! – Проказницы разбежались в разные стороны, едва я начал подниматься.
Варвара, Майя и Ярослава улепетывали вместе со всеми. Где-то за деревьями подружки отдали им одежду. А моя стопка по-прежнему лежала у пригорка.
Сквозь деревья за мной наблюдали десятки шаловливых глаз. Одеваться пришлось на виду, повернувшись спиной. Жизнь в стае приучила не обращать внимания на подобные мелочи, это ведь мелочи, если у них нет последствий. А какие последствия у веселого подглядывания? Царевны хоть и вышли из детского возраста, но в стадию унылой взрослости не вошли, ребячливость и желание пошалить проглядывали в каждом поступке. Представляю, что творили бы в прежней школе мои одноклассницы, если бы тоже учились одни, без мальчиков, вплоть до одиннадцатого класса. Затем – в институте без парней. Интуиция и полученное за последнее время знание людей подсказывали, что игривым любопытством, как у местных, дело бы не ограничилось, ведь «жизнь нужно прожить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы».
Ну, любят у нас выдергивать из контекста. И не только у нас, это общемировое заболевание – перевирать масштабное чужое, чтобы подкрепить авторитетным мнением корыстное и куцее свое. А что было у Николая Островского изначально? «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое». Окончание фразы в цитировании, как правило, убирают, оно не вписывается в новые реалии. Зато активно следуют продолжению: «И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать ее». Обидно, что призыв к достойной жизни подняли на стяг сиюминутных удовольствий. Впрочем, нечего на зеркало пенять…
Облачившись в замызганные юбку и рубаху, я вдел ноги в сапоги и опоясался портупеей с оружием.
– Не обижаешься? – Пряча улыбку, ко мне подошла Варвара. – Девочки это от радости, от всего сердца.
Позади нее сбилось в кучку виновато переглядывавшееся стадце.
– Понятно, от радости, – ворчливо ответил я. – Не для забавы же, в самом деле.
Вернувшись в рощу у озера, первым делом все бросились к апельсинам. Руки рвали, выжимая в подставленные рты, зубы выгрызали мякоть из разодранных половинок, звуки стояли, словно стая волков лакомится человечинкой. Но до чего ж завидно и аппетитно. Разум все еще обиженно бухтел, а организм не удержался. Сладковатая кислота брызнула в нёбо, обтекла язык, разлилась по пищеводу и подбородку. Остановиться удалось, только откинув третью корку. Тогда я встал посреди полянки, упер руки в бока и выдал во всеуслышание: