– Как на катере? – Ее ресницы удивленно вскинулись.
– Лучше. Ложись.
На уровне разбежавшихся волн я выставил перед собой руки кверху ладонями.
– Сюда? – насторожилась Антонина.
Из-под густых бровей сквозило напряжением. На плечах подрагивали – от озноба? – ярко-желтые волосы, в темноте казавшиеся рассыпавшимся промокшим сеном.
– Животом, – подсказал я.
Антонина бегло оглянулась, но нас здесь никто не увидит. Наоборот, увидим мы, если на высокий берег выйдет кто-то подсвеченный далеким костром. А у нас для них будет темно.
Я принял на руки чуть развернувшееся, осторожно опустившееся создание, которое недоумевало, с какого дуба рухнуло, согласившись на авантюру. Мои ладони и запястья просели под навалившейся, жарко обтекшей густотой. Я и сам не понимал, как предложил такое. И кому! Из пятнадцати возможных, как в стрелковом тире, выбил самое едкое, язвительное, неприятное и морально скользкое. Словно жизнь медом казалась, и захотелось проблем. А может… хотелось, но не проблем? Поздно думать.
Нет, думать никогда не поздно. Если вдуматься по-настоящему, то кажущееся провокацией происходящее – это вовсе не идиотский поступок, который нашептали гормоны. У меня появился шанс превратить тайного противника в возможного соратника. Ради такой цели можно постараться.
– Приподними лицо. Расправь руки в стороны, ноги вытяни назад и представь, что летишь. – Я начал медленно кружиться вокруг оси.
Привычно ожидавшие от окружающих некой пакости, окаменевшие мышцы в моих руках постепенно размягчались, застывший свинец плавился, растекался, становясь ватным, и превращался в пух – невесомый, обманчивый, заманчивый.
Впервые такое чудо происходило со мной. Впервые мои руки в невыносимо интимной обстановке держали нагое тело другого человека, не испытывая к нему чувств родства или дружбы. Впервые доверчиво выставленная роскошь не убегала от взгляда, а терзала его невообразимой ранее близостью. В стае и с Томой я чувствовал себя по-другому: легко, раскованно, беззаботно. Здесь не было и быть не могло того отбрасывающего рамки приличий упоения свободой. Какие приличия в звериной стае?
Не было и недавнего будоражащего веселья прыжковой неразберихи, поразившей скоротечной открытостью и бесшабашной смелостью случившегося во тьме озера. Было другое. То, чего еще не было.
Чтобы не закружилась голова, я стал ходить вдоль озера. Тело горело. Мороз не обжигал, а нежно ласкался. Оставленные без крови мозги готовились треснуть выкипевшим котлом.
Антонина млела. Набегавшая волна взметала ее чувства. Глаза открылись во всю ширь, забыв об ироничности и вечной ехидности. Антонина слилась с миром. Мир принял ее. Мир оказался прекрасен.