Я стоял у дверей, боясь пропустить отца. Наконец вышел и он. В том же пиджаке из овечьего сукна, через плечо винтовка. На ремне, туго перетягивающем стан, гранаты, патроны, лопатка.
— Ты уж, сынок, не возвращайся домой на ночь глядя. Я… мы тут неподалеку… — Он застегнул мне ворот рубахи, прикоснулся к моему подбородку. — Утром и попрощаемся… — И не посмотрел мне в глаза.
Проснулся я на рассвете: кто-то звал меня, раздавался какой-то стук… В ногах у меня, прямо на полу, сидел солдат с котелком в руках — видно, ждал, когда я открою глаза.
— Каши поешь, вояка, — сказал он, подавая мне ложку.
Я доедал завтрак на ходу — очень хотелось увидеть отца. Солдат пообещал найти его и привести ко мне.
На берегу суета, то и дело раздаются команды. Бойцы тащат в засаду тупорылую пушку, несут ящики…
— Идем отсюда… Подождешь со мной в окопе, — предложил солдат с красным крестом на рукаве.
Мы долго лежали в окопе в напряженном молчании, словно должно было произойти что-то роковое, неминуемое. Неподалеку отсюда раскинулось село, но его невозможно было разглядеть из-за молодого дерева, росшего прямо перед нами. Только одну улицу видели мы хорошо. Притихшую улицу у склона горы.
— Тишина… Будто не к добру, — взволнованно произнес солдат.
— Вон смотрите, смотрите… — донельзя удивленный, не утерпел я. — Ребенок… ребенок бежит к нам.
— И куда он, господи!.. Там же заминировано. — Солдат опрометью бросился от меня.
Это была девочка. Она уже добежала до мостика, с которого мы не сводили глаз, как вдруг из-за поворота выскочил, стреляя на ходу, вражеский броневик. Я прижался к земле и долго не поднимал головы. А когда посмотрел в сторону села, увидел настоящую стену дыма. В дыму скользили неясные тени. Из нашей засады бухали пушки, трещали винтовки.
Когда развеялся дым и все стихло, я увидел у мостика группу наших солдат, окруживших подбитую бронемашину. Меня так и подмывало побежать к ним, но я горячо надеялся, что вот-вот придет отец: должны же мы с ним попрощаться.
Неизвестно откуда появился дядько Макар — задыхающийся, весь в грязи, очень изменившийся за эту ночь.
— Жива-здорова… Даже не поцарапана, — в сильном волнении произнес он.
— Кто жив, дядько Макар?
— Девочка… Ну та, за которой гнался фашист… Отец твой не утерпел, выскочил из окопа и… наперерез. Я — за ним, другие — тоже… И пошло…
Я, наверное, болезненно сморщился, потому что дядько Макар взял меня за руку и начал успокаивать:
— И не думай плакать… Отец жив… Только слегка ранен в грудь. Санитары перевяжут, и повезем его домой выздоравливать…