Она стояла спиной к яркому свету луны. Тени скрывали от сына ее лицо, и когда она заговорила, голос ее звучал невозмутимо и обыденно:
— Говорил ли ты, как Гавейн, с матросами и купцами, сошедшими на берег в гавани?
— Разумеется, госпожа. Мы всегда ходим на пристань вместе с остальным людом, чтобы послушать новости.
— Пытался ли кто-нибудь из них… я хочу, чтобы ты все хорошенько припомнил, пытался ли кто-нибудь из них отвести тебя в сторону, чтобы поговорить с тобой наедине, задавали ли они тебе какие-либо вопросы?
— Нет, думаю, нет… но скажи, о чем они могли бы спрашивать меня, госпожа?
— О тебе самом. О том, кто ты, что ты делаешь во дворце среди принцев. — Слова ее звучали спокойно и рассудительно. — Большинству местных уже известно, что ты незаконнорожденный сын короля Лота, которого отдали на воспитанье подальше от города и который вернулся во дворец после смерти своих приемных родителей. Не знают они лишь того, что тебя чудом спасли во время резни в Дунпельдире и привезли сюда морем. Об этом ты кому-нибудь говорил?
— Нет, госпожа. Ты же велела мне никогда не упоминать об этом.
Устремив проницательный взор на это замкнутое лицо, эти темные глаза, Моргауза сочла, что юноша говорит правду. Она привыкла распознавать бесхитростный взор лжеца — близнецы часто лгали удовольствия ради. Была она уверена и в том, что Мордред все еще достаточно трепещет перед ней и не посмел бы ослушаться ее приказа.
И все же она решила удостовериться.
— Ты поступил разумно, — сказала она и была удовлетворена, увидев знакомую искорку в глазах юноши. — Но кто-нибудь расспрашивал тебя? Хоть кто-нибудь? Подумай хорошенько. Показалось ли тебе, что кто-то знает или. быть может, догадывается?
Мордред покачал головой.
— Ничего такого не припоминаю. Люди говорят обычно: “Ты ведь из дворца, правда? Так, выходит, у королевы пятеро сыновей? Как улыбнулась судьба госпоже твоей матери!” И тогда я объясняю им, что я сын короля, но не королевы. Но обычно, — добавил он, — расспрашивают они кого-нибудь другого. Не меня.
Слова были искренни и простодушны, а вот тон — совсем иной. И означал он совсем иное: “Они не смеют расспрашивать меня, Мордреда, но люди любопытны и потому задают вопросы. Мне нет дела до того, что обо мне говорят”.
На фоне лунного света он уловил тень мимолетной улыбки. Глаза королевы были темны и пусты, как два провала в зияющую черноту. Даже блеск ее самоцветов словно погас. Она как будто стала выше ростом. В лунном свете ее тень вдруг выросла до устрашающих размеров и поглотила юношу. В воздухе словно похолодало. Несмотря на все его самообладанье, Мордреда охватила дрожь.