с типичным для него в такие моменты выражением нирваны. И хотя будильник был ей не нужен, она все равно держала его рядом — ведь он такой красивый! В этом же определенно была логика.
Ну и, разумеется, Джулия никак не могла решиться сменить имеющиеся у нее сейчас коротенькие красочные занавесочки, подаренные еще давным-давно ее двоюродным братом, на более плотные и длинные. Это же особенные занавески с на редкость позитивным ретро-узором: космическими ракетами и ананасами. В этом тоже была своя логика.
Поэтому летом Джулия имела обыкновение вставать на рассвете. Постепенно у нее даже появилась привычка выглядывать по утрам в окно.
Нет, совсем даже и не жалко, что сны ее прерывались солнечными лучами! Нью-Йорк на рассвете, пожалуй, может потягаться с самым сказочным из снов!
Ей хотелось сохранить волшебные ощущения грез, и утренний Нью-Йорк всегда настраивал ее на романтический лад. Она могла долго любоваться золотистыми облаками над небоскребами, розовым светом, в который окрашивались все стены соседних домов, цветочками в горшочках на окошке в доме напротив. Она обожала считать еще оставшиеся на небе, но уже тускнеющие звезды.
Затем она обращала свой взор на людей внизу, и любила считать первых прохожих, торопящихся по своим делам. За этим занятием она могла провести все утро.
Сколько же на свете совершенно разных людей! Как интересно за ними наблюдать! Можно по их походке, по манерам, по одежде попытаться представить, какие они. Только вот жаль, что она никогда не сможет проверить свои предположения. Они пройдут — и, возможно, она больше никогда их уже не встретит, а если и встретит, то, наверняка, уже забудет о построенных когда-то предположениях. Или они настолько переменятся, что она их даже не узнает.
Хотя некоторых она встречает каждый день. И все равно ничего о них не знает. Кроме того, что вот этот господин заворачивает на углу к автобусной остановке, а эта мисс всегда переходит дорогу и скрывается на 62-й.
Возможно, если бы они когда-нибудь решили поднять голову, они бы заметили Джулию. Возможно, на следующий день им опять захотелось бы посмотреть, не выглядывает ли она из окна и сегодня… На третий день она уже могла бы помахать им рукой, может, они бы тоже помахали в ответ. И уже не чувствовали бы себя такими чужими друг другу.
— Джулия, и зачем тебе это? — спросил ее раз как-то Роберт, ее двоюродный брат, приехавший на денек погостить. — Знать все и обо всех, кого ты встречаешь, — зачем?
Джулия лишь пожала тогда плечами в ответ. Она действительно не могла ответить — зачем же ей это нужно.