– Это выше всего, что я когда-нибудь слыхала! – прошептала она с трепетом.
Я ничего не мог сказать. Я был поглощен своими мыслями. Это музыка вливала по капле нечто в мою кровь, или, может быть, это было мое воображение, и ее вкрадчивая сладость возбудила во мне странное волнение, недостойное человека. Я смотрел на леди Сибиллу; она была очень бледна, ее глаза были опущены, и руки дрожали. Вдруг я встал, точно меня кто-нибудь толкнул, и подошел к Риманцу, все еще сидевшему за роялем; его руки бесшумно блуждали по клавишам.
– Вы великий артист! – сказал я. – Вы – удивительный музыкант! Но знаете ли вы, что внушает ваша музыка?
Он встретил мой пристальный взгляд, пожал плечами и покачал головой.
– Преступление! – прошептал я. – Вы пробудили во мне злые мысли, которых я стыжусь. Я не думал, что можно боготворить искусство.
Он улыбнулся, и глаза его блеснули стальным блеском, как звезды в зимнюю ночь.
– Искусство берет свои краски из души, мой друг, – сказал он. – Если вы открыли злые внушения в моей музыке, я опасаюсь, что зло таится в вашей натуре.
– Или в вашей! – быстро сказал я.
– Или в моей, – согласился он холодно. – Я вам часто говорил, что я не святой.
Я в нерешительности смотрел на него. На момент его красота показалась мне ненавистной, хотя я не знал – почему. Потом чувства отвращения и недоверия постепенно изгладились, оставив меня униженным и смущенным.
– Простите меня, Лючио! – пробормотал я, полный раскаяния. – Я говорил слишком поспешно, но даю слово, ваша музыка привела меня в сумасшедшее состояние. Я никогда не слыхал ничего подобного.
– Ни я, – сказала леди Сибилла, подошедшая в это время к роялю. – Это было волшебно! Вы знаете, она испугала меня!
– Мне очень жаль! – ответил он с кающимся видом. – Я знаю, что, как пианист, я слаб, у меня нет, так сказать, достаточной «выдержки».
– Вы? Слабы? Великий Боже! – воскликнул лорд Эльтон. – Да если б вы так играли перед публикой, вы бы каждого привели в неистовство.
– От страха? – спросил, улыбаясь, Лючио, – или от негодования?
– Глупость! Вы отлично знаете, что я хочу сказать. Я всегда презирал рояль, как музыкальный инструмент, но, честное слово, я никогда не слыхивал подобной музыки, даже в полном оркестре. Необыкновенно! Восхитительно! Где вы учились?
– В консерватории Природа, – ответил лениво Риманец. – Моим первым «маэстро» был один любезный соловей. Сидя на ветке сосны, когда всходила полная луна, он пел и объяснял мне с удивительным терпением, как построить и извлекать чистую руладу, каденцу и трель; и когда я выучился этому, он показал мне самую выработанную методу применения гармонических звуков к порывам ветра, таким образом снабдив меня прекрасным контрапунктом. Аккорды я выучил у старого Нептуна, который был настолько добр, что выкинул на берег специально для меня несколько самых больших своих валов. Он почти оглушил меня своими наставлениями, будучи несколько возбужденным и имея слишком громкий голос, но, найдя меня способным учеником, он взял обратно к себе свои волны, катившиеся с такой легкостью среди камней и песка, что я тотчас постиг тайну арпеджио. Заключительный урок мне был дан Грезой – мистичным крылатым существом, пропевшим мне на ухо одно слово, и это одно слово было непроизносимо на языке смертных, но, после долгих усилий, я открыл его в гамме звуков. Лучше всего было то, что мои преподаватели не спрашивали вознаграждения.