Она обняла растрепанного Элроя. В этот раз он уже не пытался пригладить волосы — и совсем не сопротивлялся ее объятьям. Просто закрыл глаза и перестал даже хмуриться. Некоторое время они постояли молча.
— Я ничего не поняла, что ты сегодня так долго говорил, — призналась миссис Макинтош. — Плохо тебя слушала, думала все это время только о пироге, который остывал у тебя на тарелке… Простишь меня? Я потом очень пожалела, что тебя перебила. Пирог даже остывший очень вкусный. Ты мог бы съесть его и потом… а я не дала тебе договорить…
— Ничего, мам… теплым он еще вкуснее.
Миссис Макинтош улыбнулась:
— Я полдня его готовила, давно так не старалась — и даже не для мистера Бдэчжа! Для тебя в первую очередь! Хотелось порадовать тебя напоследок чем-нибудь…
— Мам, я тебя очень люблю! — Элрой крепко обнял мать еще раз.
— И я тебя, мой милый! Хочешь еще поглажу по головке?
Элрой тихонько кивнул.
Она ласково гладила его по голове, не говоря ни слова.
— Ну а теперь иди спать, тебе завтра рано вставать, много забот с перевозкой… иди! Завтра с утра еще увидимся!
— Надо убрать со стола, — покачал головой Элрой.
— Не волнуйся, милый. Неужели я одна не справлюсь?
— Я хочу помочь…
— Ты сегодня уже здорово помог отцу с Книгой… не бери на себя слишком много... Я же вижу, ты на ногах еле держишься. Иди спать!
— Еще рано, я не усну…
— Нет, Элрой, иди спать, — повторила миссис Макинтош. — Я очень люблю мыть посуду и обижусь, если ты отберешь у меня любимую работу! Давай! Спать!
Элрой наконец повиновался и скрылся в доме. Шерри поглядывала в окно его комнаты, но он там не появлялся.
Темнело. Миссис Макинтош уносила посуду со стола. Можно было уже спускаться с дерева — увлеченная работой, она бы вряд ли заметила Шерри в сумраке.
Шерри еще раз поглядела в темное окно комнаты Элроя. В комнате через два окна горел свет. Шерри подползла по ветке к самому стеклу.
Там на свету был хорошо виден спящий Элрой. Он заснул на диване, при свете, в какой-то нелепой сидячей позе — весь его вид говорил о том, что заснул он совершенно случайно. Наверно, он и не думал, что уснет, всего лишь присел на минуточку отдохнуть. На нем все еще был завязан галстук, очки лежали рядом, на столике, поверх бумаг — наверно, до этого он их читал, а потом отложил вместе с очками — совсем на чуть-чуть, потому что положены они были не по обыкновению Элроя — довольно небрежно, а одна страница даже успела упасть на пол. Наверно, он снял очки, чтобы хоть на немножко остаться только с собственными мыслями — и вдруг уснул. Пряди волос на голове торчали во все стороны, а выражение лица, которое он во сне, разумеется, уже не мог контролировать, было совсем по-детски доверчивым… Он улыбался, и даже завязанный на шее галстук не мог разрушить ту беззаботную радость и безмятежность, так свойственную детскому сну, что проступала сейчас во всем его облике.