Мнусь. Блин. Ну как ему это удается?
— Пап, может, с Галей поедем? — спрашиваю тихо, заглядывая в окно.
— Не, дочь, — отмахивается папа. — Я кажись, пирожками объелся. Не хочу пока никуда идти.
Кладу пальцы на ручку двери, собираясь усесться с папой на заднем сиденье. Но на мою руку вдруг ложится теплая ладонь:
— Сонечка, лучшее место для тебя, — улыбается Рома, подталкивая меня к передней двери.
Смотрю на папу, пытаясь разгадать его мысли по этому поводу. Но его лицо остается абсолютно бесстрастным. Вернее нет, даже одобряющим:
— Верно. Впереди поезжай. А то тебя вечно укачивает.
— Ничего меня не укачивает. Всего-то раз попросила остановить, пока сюда ехали, — ворчу, но все же поддаюсь рукам Ромы, которые бережно прихватывают меня за талию, помогая забраться в высокую машину, которая начинает казаться смутно знакомой.
Еще до того, как успеваю вспомнить, что здесь произошло, чувствую, как лицо гореть начинает.
О нет… Это ведь не та самая машина? Хоть бы нет! Он же ее не из-за меня отказывается менять?
Рома захлопывает мою дверь и направляется к водительскому сиденью.
Мои пальцы стискивают упругое сиденье, пробуждая забытые воспоминания, а под подушечками проскальзывают бороздки на гладкой коже обивки. Те самые, что когда-то тут оставили мои ногти…
Вздрагиваю, когда хлопает водительская дверь, и поднимаю растерянный взгляд на Рому.
Он смотрит на меня. На мои руки, что все еще не могут отпустить чертово предательское кресло. И снова мне в глаза.
— Люблю я этот внедорожник, — будто бы невзначай бросает Рома, словно в продолжение их с Галей разговора.
А у меня в груди снова гореть начинает.
Все эти чертовы пирожки, внедорожники и прочая дребедень мне мозги пудрят! Он же не мне! Посмотрите-ка, какой любвеобильный. Всему подряд в любви признается.
— Чего бы его не любить, — ворчит папа. — Хорошая добротная машина. Галка совсем избаловалась!
Рома тянется к моему ремню безопасности, оказываясь на какое-то мимолетное мгновение слишком близко ко мне, так, что я успеваю в полной мере вдохнуть его горьковатый аромат. Отстраняется и защелкивает рядом с моим бедром ремень:
— Ну что, малыш, покатаемся, — говорит, глядя мне в глаза.
И я уже рот открываю, чтобы как-то исправить в папиных глазах ситуацию, но Рома опускает взгляд и осторожно поглаживает мой животик.
— Первая прогулка по Москве, как-никак. Ничего, дядя тебе еще и не такие виды покажет…
Звучит слишком многообещающе. Но у меня сердце щемит от этого его «дядя».
Он ведь твой! И я…
Ты сделал меня своей на этом самом чертовом месте.