О, кто-то уже и барагозить начал.
Перевожу взгляд на свои горемычные туфли, не желая встречаться глазами с местной пьянью, что должно быть пытается попасть в закрытый дверной проем. Не фанат я подобных движей. И можно было не тащить меня за три версты, чтобы это понять.
Лина, очевидно тоже обо мне маловато знает, хоть мы и знакомы уже больше года. Я же сам из простых. Не из деревенских, но на обычных русских свадьбах не раз доводилось погулять еще по молодости лет.
Сам поднялся. А потому среди мажоров, вскормленных богатенькими папочками, мне места не нашлось. Вот я и держался за своих. Пока они один за другим сами не отвалились.
Все жадность людская. Зависть.
Хороший у меня был опыт в ценности дружбы на фоне разности финансового положения.
Как я только не пытался преодолеть этот барьер. Давал денег на развитие бизнеса друзьям, даже людей своих одалживал — спецов, что из дерьма конфетку могут сделать, — все без толку. Еще и неправым оставался.
Тогда-то меня и посетила эта апатия долбанная. Когда понял, что у меня кроме денег, по сути, и нет-то ничего. Ни одного живого человека рядом.
Не, они-то как бы были: прислуга там всякая, подчиненные, водила, — как мебель. Еще парочка приятелей, с которыми я время от времени выпивал в баре. Телки, что в те времена сменяли одна другую, как перчатки. Со своими лицемерными улыбками, которые я насквозь вижу.
Всех разогнал. Настохерело.
В какой-то момент понял, что у меня пусто внутри. И никакими бабками эту дыру не заткнешь. Хоть волком вой от одиночества.
К мозгоправу пошел, и он дал наитупейший совет, которого стоило ждать от «врача»: завести себе друга — первого встречного человека. И принимать его таким, какой он есть, а все минусы — считать «налогом за дружбу».
Вот так-то Лина и появилась в моей жизни. Можно сказать, она буквально вывалилась под колеса моей тачки, когда я возвращался с сеанса психотерапии.
Так что ее попытки пользоваться моими связями — налог. Как за недвижимость. Или авто.
Я уже привык к таким людям как она. Больше не цепляет.
Наверно что-то не так с моими сеансами, раз я стал воспринимать своего едва ли не единственного друга, как неодушевленный предмет.
— Ген, ну не надо! — слышу надрывный девичий писк, из-за той самой двери, что прожигал взглядом парой минут раньше.
Напрягаюсь, вновь поднимая глаза.
Не понял?
Неторопливо приближаюсь, напоминая себе, что у меня вообще-то уже несколько лет полнейшая апатия, и мне не должно быть никакого дела до происходящего в туалете.
Однако что-то в этом голосе меня будто на крючок подцепило и тянет. И нет, никаких розовых соплей о том, что он прекрасен. Наоборот. Нечто паническое…