Она выглядывает из-за плеча Ромы:
— Поверь мне, сестренка, секс — лучшее лекарство от любых болячек, — подмигивает мне, разворачивается и уходит обратно в холл.
Кажется я слышу, как у Ромы скрежещут зубы:
— Мля, притащила же нелегкая, — слышу его утробное рычание, — я его выставлю!
Ловлю его за руку:
— Ром, ты же обещал! — шепчу умоляюще.
Поворачивается, вынуждая меня затаить дыхание.
Кажется, я его впервые таким вижу. Взгляд собственника, впивается в мое лицо, будто он меня сожрать готов, лишь бы ни с кем не делиться.
— Обещал, что, Сонь? Позволить тебе напоследок провести ночь с этим уродом?! — рокочет он сдавленно. — Что-то не припомню!
На озлобленном лице желваки играют. Челюсть подергивается, будто он едва сдерживается, чтобы не высказать мне все, что думает. И судя по сведенным на переносице бровям, ничего хорошего он сейчас обо мне не думает.
— Собралась принимать от него «лечение», пока я за стенкой сидеть буду? Черта с два!
— Да не будет у нас ничего, — оправдываюсь я. — Мы н-не… не спим.
Он подозрительно щурится. И я понимаю, что сболтнула лишнего:
— Мне же врач запретила, — на ходу придумываю я вразумительное объяснение.
Рома шумно выдыхает, приосаниваясь. Будто пытаясь переварить информацию, прикрывает глаза.
Я знаю. Знаю, что виновата. Перед всеми вами. Чувствую себя сейчас будто нахожусь между молотом и наковальней. Даже вздохнуть боюсь, но как же хочется сейчас прикоснуться к его лицу, чтобы стереть эту угрюмую маску.
Высунув пальцы из-под длиннющего пончо, осторожно прихватываю его за руку:
— Поверь мне. Ничего не будет. Он просто поспит в моей комнате.
Прости меня, мой хороший… Я ведь перед тобой в первую очередь виновата.
Не знаешь, что я только тебе всегда одному принадлежала, и прямо сейчас сгораешь от ревности.
Не знаешь, чьего ребенка так благородно готов принять.
И что люблю тебя всем сердцем, тоже не знаешь. А я пока боюсь признаваться. Иначе, знаю… чувствую, точно уже никогда меня не отпустишь.
Мы с Соней входим в кухню, куда уже переместилось почти все семейство за исключением бати, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза при виде этого утырка с веником каких-то облезших хризантем в целлофане.
— Сонечка, — мерзко протягивает он мое любимое имя, и грабастает Соню в свои объятия.
У меня кулаки невольно сжимаются. Но Соня, будто чувствуя мой взгляд на своем затылке, спешит вывернуться из его рук. Принимает скромный букет, кивая в знак благодарности.
Вроде все так чинно и невинно. Но меня раздражает, как она ему смущенно улыбается.
Цветов надо? Будут тебе цветы! Только нехер так смотреть на этого ушлепка!