— Все хорошо, мы уходим, мэм! Мы уходим! Не надо так нервничать!
— Джош, — изображала я плачущую, — они смотрели наше видео!
— Нет! — мотал головой, который моложе. — Я ничего там не видел!
— Ты что, смотрел ту гребаную запись?! — бросился второй на своего напарника.
Я взяла со стола целую чашку и бросила ее в стену. Чашка разбилась возле входной двери, сбила фотографию, где я и Джош в день свадьбы.
Впрочем, свадьбой это трудно назвать. Мы просто расписались без свидетелей. Ему как сотруднику органов все документы подписывали тайно, удаленно. Не было никаких ограничений. Шериф мог достать какие хочешь справки, выведать любую информацию, будь она официальна или от инсайдеров, близких к чиновникам.
Марсель был прав. Ведь это Джош оформил дело так, как того требовала ситуация. Он подтасовал доказательства, подвел улики под мои слова. Все было так складно, что даже апелляция ничего не дала. Приговор не удалось обжаловать. Но была некая сделка. Между Джошем и моим отчимом. Отцом Марселя. Они о чем-то договорились.
По итогам уговора я осталась с шерифом, а Марсу дали меньше, чем просило обвинение. На том все и закончилось.
Вернее, я так думала.
Ничего не закончилось. Мы все посеяли угрозу. И теперь это семя выросло в сущее зло. Оно ни перед чем не остановится и будет есть запретный плод, пока не доберется до начинки. Не распробует меня на вкус по полной программе.
Камилла
После ухода полицейских у меня была истерика. Я сильно плакала.
Были смешанные чувства. Ведь, с одной стороны, я боюсь и даже ненавижу Марса, для меня он наказание, проклятие. Но с другой — я не могу его предать и в этот раз. Что-то внутри меня не позволяло этого сделать. И что это такое на самом деле — чувство вины, стыда, привязанность к нему? Что это, если не бред напуганной девушки, сидящей в одиночку дома, пока где-то бродит ее сводный кошмар?
Я сидела на полу, забившись в угол. В точке, из которой видны оба входа в дом. Закуталась в плед, натирала до блеска выключенный телефон. Он все так же молчал, а я его не включала. Банально боялась, что мне позвонят. А говорить я не могла, просто не могла и все.
Так прошел остаток дня, наступил вечер. На улице темнело. Я знала, что снаружи копы — их машина так и не уехала. Патруль караулил меня на тот случай, если отважусь выйти из дома. Сбежать из-под домашнего ареста. Чувствовала себя шавкой, загнанной в угол собакой, которую хотят поймать удавкой, посадить на цепь, упечь в тесную клетку. Забросить в приют для животных, прикармливая косточкой. Поглаживая по головке. Но без шансов ощутить себя живой, почувствовать опять свободу.